Голубые эшелоны

Администрация завода, которой также не раз приходилось выполнять распоряжения Совета, отвечала на это увольнением неугодных ей рабочих. Среди них оказался и Александр Пархоменко. Он жил вместе со старшим братом Иваном, но за советом решил пойти к Ворошилову, которого чаще всего можно было застать в Совете депутатов.

В комнате с двумя расшатанными столами, полной разноголосого гомона и махорочного дыма, Александр увидел Григория из Макарова Яра. В этом селе Александр родился и жил мальчиком, а не так давно и жену взял оттуда. Григорий должен был ее знать: соседи ведь! Наверно, еще вчера ее видел, ведь она осталась у родителей. И Александр обрадовался этой встрече.

— Ты чего тут, Гриша?

— Здорово, парень, — ответил Григорий. Лицо у него было обветренное, глаза, полные солнца, блестели, как стеклышки. — Вот приехали, от общества, за правдой. Слышим, кругом люди землю у панов отбирают, а у нас, ты сам знаешь, курицу некуда выпустить. Разве мы хуже других? Так что же нам насчет этого рабочие товарищи скажут?

— Берите и сейте, нечего смотреть Ильенкову в зубы. Земля ваша.

— Так надо, чтобы какая-нибудь помощь и от товарищей была. Мы еще люди темные! Один говорит: «Сейчас», другой: «Подождем, власть, может, сама что скажет». Кабы у нас пан был, как у людей, а то этот дьявол Ильенков власть большую забрал: предводителем у них, у дворян. Одних медалей целый иконостас: только тронь его, а он сразу стражников да казаков напустит. Вот мы и хотим просить, чтобы закон такой выдали рабочие, чтобы казаки не защищали помещиков, не служили в стражниках. Тогда бы мы сразу покончили с паном.

— А пан и до сих пор держит казаков?

— Да разве ему нечем заплатить?

— Совет запретил им служить у панов.

И Александр рассказал Григорию, как Совет депутатов собрал на заводе станичников — их у одного только Гартмана работало больше тысячи — и поставил условие: либо они пойдут к себе в станицу и уговорят казаков больше не служить помещикам, либо их всех выгонят с завода. И никого из станицы не будут допускать на луганский базар.

— И послушались? — спросил Григорий, пораженный такой силой Совета депутатов.

— Говорят, уже все казаки покинули помещиков.

— Вот теперь, если б рабочие и нам помогли, мужик бы осмелел. Всех бы на ноги подняли.

— А как там мои родичи? — сменил разговор Александр в надежде услышать что-нибудь про свою Тину.

— До весны засеяли бы, — продолжал Григорий, увлеченный своими планами. — А земля-то какая! Хватило бы на всех, батька твой не лепил бы горшки. Видал я, поехал куда-то по селам, наверно, повез горшки менять. А тесть новую конюшню кладет. А на беса та новая конюшня, когда он клячу соломой с крыши кормит?

Александр показал Григорию, к кому ему обратиться, а сам снова пошел искать Ворошилова.

В партийном комитете он застал своего брата и Голого — усатого рабочего с гартмановского завода. Разговор шел на злободневную тему: о бойкоте выборов в Первую Государственную думу. Александр, подавленный увольнением с завода, тяжело опустился на свободный стул и бессильно уронил руки на стол.

— Что такой невеселый, Лавруша? — спросил его Голый, подтолкнув согнутым пальцем усы.

— Уволили, — ответил Александр, не сводя глаз со своих больших кулаков.

— К тому нам не привыкать.

— Стукнул, видать, какого-нибудь инженера? — спросил брат укоризненно, поглядев на кулаки Александра.

Александр медленно повернул голову.

— За неблагонадежность.

Голый задержал руку возле усов.

— Это уже тактика. Одного тебя?

— Троих! А завтра, наверно, еще добавят, если не вмешается Совет.

— Если б не военный завод, — сказал Голый, ухватив кончик уса, — тогда бы другой разговор был.

Пархоменко перешел на военный завод еще осенью, после очередной схватки с черносотенцами и погромщиками. Во время столкновения торговца, который нес портрет царя, подстрелили. Хотя прямых доказательств против Александра не было, его все же с завода Гартмана уволили. Тогда он устроился на военный завод, выпускавший снаряды. Мастер у Александра оказался зажиточный, имел свой собственный домик, корову и откармливал кабана. Такие не любят смутьянов. Он хорошо относился к Александру, пока не узнал, что этот опытный рабочий — также и опытный начальник боевого отряда, а в Луганске как раз в это время была сожжена старая тюрьма и убит городовой возле дома терпимости. Мастер в своем воображении все это приписал своему страшному подручному, и Александра уволили.

Устроиться на работу в Луганске с такой аттестацией нечего было и думать. Приходилось уезжать куда-нибудь подальше и снова искать работу. И Александр с кривой усмешкой сказал:

— Вот такие наши дела пролетарские.

— А ты знаешь, я вот что думаю, — встрепенулся Голый. — Тут земляки ваши были, — и он взглянул на Ивана. — Мы с Климом думали, кого бы послать, а вот вам и кандидат.

Александр не сразу понял, о чем идет речь, и ответил:

— Я тоже видел одного земляка. Помнишь, Иван, возчика Григория?