Голубые цветочки

— О времена, о нравы! — вздохнул герцог д’Ож. — Ну так знай: я сию же минуту, вот как есть, или, вернее, не как есть, а верхом на моем добром коне Демо, поспешу к нашему мудрому королю Карлу, седьмому по счету, носящему это имя, дабы испросить у него полной и безоговорочной свободы для Жиля, маршала де Реца, его немедленного освобождения из темницы и, сверх того, сурового наказания для всех этих латинизирующих легистов, которые, точно навозные мухи, собираются загадить честь доблестного всадника, храброго солдата и, что уж вовсе большая редкость, солдата-победителя. Эй, где там мой конюший Пострадаль? Пускай готовится в путь и седлает моего доброго Демо!

Итак, оседлал Сфена Пострадаль, и отбыл герцог в столичный город Париж, сопровождаемый этим мальцом верхом на Стефе. По дороге на герцога напала говорливость.

— Ну-ка, подъезжай поближе, Пострадаль, я сообщу тебе цель нашего путешествия.

Пострадаль заставил своего коня трусить ноздря в ноздрю со скакуном своего господина, но притом держался от него елико возможно подальше, дабы вовремя увернуться от нежданной оплеухи.

— Ну, ближе, ближе! — понукал герцог.

— Я тут, мессир, я тут.

— Еще ближе, бездельник, — скомандовал Сфен, — ты же видишь: наш герцог нынче в добром расположении духа.

— Вот это верно, — подтвердил герцог, — приблизься же!

Пострадалю ничего не осталось, как подъехать к герцогу впритирку.

— Знаешь ли ты, дружок, — спросил его герцог, — для чего отправился я в столичный город Париж?

— Не знаю, мессир.

— Угадай!

— Чтобы посетить купальню?

— Вполне возможно, что заодно и посещу. Думай дальше.

— Чтобы развлечься со шлюхами и потаскухами?

— Вполне возможно, что заодно и развлекусь. Думай дальше.

— Чтобы полюбоваться великолепным порталом церкви Сен-Жермен л’Оссеруа в стиле пламенеющей готики, с порталом, который только что достроил мэтр Жеан Госсель?

— Вполне возможно, что заодно и полюбуюсь. Думай дальше.

— Бесполезно! — вмешался Сфен. — Он все равно никогда не угадает, и вы его поколотите. Разве не забавнее огорошить его сразу?

— Ты у меня мудрый коняга! Итак, слушай внимательно, Пострадаль: я еду к королю Франции, дабы испросить у него милости для моего друга и соратника Жиля де Реца, маршала Франции.

— Как! Для этого жестокого злодея?!

И Пострадаль тут же покатился в дорожную пыль. Стеф останавливается. Сфен спрашивает герцога:

— Мне тоже постоять?

— Еще чего! Вперед, он нас догонит. Этот малый действует мне на нервы, даже беседовать с ним расхотелось.

— Значит, я могу попеть?

— Сделай милость, мой славный Демо!

Сфен тут же принялся во всю свою лошадиную глотку исполнять любимый репертуар. Он уже было затянул то самое рондо, что предстояло написать Карлу Орлеанскому: «Зима, старуха злая…»[43], как вдруг они завидели вдали ворота укрепленного города, охраняемые вооруженными биржуа. Осторожный Сфен тут же щелк — и смолк, и остаток пути прошел в полнейшей тишине.

VI

В то время как Пострадаль врачевал свои шишки и ссадины у местного эскулопа, герцог д’Ож ждал ужина в таверне Монталамбера, заглатывая, пока суп да дело, паштет из угрей и орошая каждый кусок добрым глотком кларета. Это привело его в прекрасное расположение духа, тем более что каждая минута приближала его к тому вожделенному мигу, когда должна была начаться собственно трапеза. Вот почему он весьма благосклонно встретил некоего индивида весьма изысканного вида, который приветствовал герцога столь грациозными реверансами и курбетами, что тот пригласил его к себе за стол. Юный аристократ не ломаясь принял приглашение и отрекомендовался Адольфом, виконтом де Голодрань.

Наконец появился Пострадаль, перевязанный эскулопом, и вся компания села за ужин, который начался с трех супов различных цветов: первый — вегетарианский, второй — пейзанский, а третий — гурманский. Затем они полакомились жарким с двумя соусами: первый — с почками (нераспустившимися), второй — с мускатным орехом. Попутно осушались кубки. Тут подоспело второе жаркое, и, поскольку оно было сильно наперчено, делать нечего, — пришлось осушать дополнительные кубки; завершилась трапеза усахаренными фруктами и прочими усладостями. Правда, на прилегающих к таверне улицах царил голод, но что поделаешь, надо же было закончить обед как положено!

— Мой юный друг, — сказал герцог виконту де Голодрань, — не доводилось ли вам слышать о благородном сеньоре Жиле де Реце, маршале Франции?

— Как же, как же, мессир!

— Он был моим соратником на войне! И стал маршалом Франции в двадцать пять лет. Что вы об этом скажете?

— Скажу, что это прекрасный возраст для маршала.

— Не правда ли! А знаете ли вы, что с ним теперь приключилось?

— Я слышал, будто его заключили в тюрьму.

— Верно, и даже собираются обезглавить.

— Это меня безмерно удручает, мессир.

— Так вот, мой юный друг, знаете ли вы, зачем я покинул свой замок с д’ожноном и собираюсь провести несколько дней в столичном городе Париже?

— Мне это неизвестно, мессир.