Гомер: «Илиада» и «Одиссея»

Примерно в то же время во Франции блестящий всезнайка Дени Дидро сделал ошеломляющее заявление: Гомера и его поэмы нужно оставить в прошлом, если общество стремится к победе Просвещения и прогресса. Не то чтобы поэзия Гомера не трогала его, или он считал, что «Илиаде» не хватает реализма, так ценимого им в искусстве. Дидро признавал, например, что Гомер мог потрясающе передать ужасы войны: «Меня восхитила сцена, где вороны, возбуждённо хлопая крыльями, слетелись на труп, и вырывали глаза из черепа»[292]

. Но в целом Гомер мог быть понят как контраргумент взглядам Просвещения, основанным на вере в одну лишь рациональность, взгляд, который Дидро обосновал в книге «Сон д'Аламбера» 1769 года. Эта книга, интеллигентная и остроумная, состоит из серии философских диалогов, в которых Дидро переосмысливает историю человечества и сущность животной жизни с материалистических позиций, предполагая, что эмоции, идеи и мысли можно объяснить простыми биологическими фактами, без обращения к теологии или духовности, и выбросив из головы все некритические реверансы прошлому. Энциклопедия Дидро составила семнадцать толстых томов статей и двенадцать томов иллюстраций, изданные в сотрудничестве с д'Аламбером и публиковавшиеся с 1751 по 1772 год. Главным замыслом этого проекта была смелая идея определить «науку, искусство и ремёсла» только рациональными методами, включая, правда, под маскировкой безобидных заголовков такие опасные темы, как религия и системы правления. В разделе под общим названием «Греческая философия»[293]

Дидро в ироничном тоне сообщает, что Гомер — «поэт, философ, и в своём роде теолог», но весьма сомнительного толка, в подтверждение чему приводит неясного происхождения цитаты, которые, по его мнению, демонстрировали нехватку как хорошего вкуса, так и философии в гомеровских текстах. «Так что, — заключает Дидро, — вряд ли Гомер будет популярен в будущем». Если Вико предполагал, что мифология Гомера была произведением героического «витка» в циклическом развитии общества, то для Дидро Гомер был атрибутом примитивной эпохи предрассудков, оставшейся в прошлом.

Фридрих Вольф в ходе своих строгих исторических и филологических исследований пришёл к выводам, схожим с концепцией Вико. Согласно Вольфу, книги, создание которых мы приписываем Гомеру, были плодом долгого развития, в котором приняли участие многие поэты и сказители, и поэтому можно только предполагать, но нельзя точно определить источник их происхождения. Вольф воспринимал «Илиаду» и «Одиссею» скорее как «археологический объект», который необходимо подвергнуть раскопкам и тщательно исследовать, чтобы должным образом описать каждый пласт сложной, многоуровневой конституции этого творения. Не Гомер является автором этих текстов, но наоборот, сами поэмы в каком-то смысле создали его; когда легенды проходят через многие поколения бардов, их сюжеты ветвятся, детализируются, объединяются, и уже начинают тяготеть к форме цельного эпоса — они нуждаются в не менее легендарном имени создателя, чтобы обрести должное единство и авторитет. Итак, для Вольфа Гомер тоже был «идеей», — но не задающей движение, а ставшей венцом и завершением творческого процесса.

Критические аргументы Вольфа не на шутку взволновали не только литературоведов, но и теологов. Ведь если происхождение «древнегреческой библии» можно поставить под вопрос, значит, можно посеять сомнение и относительно самой Библии?

Священное Писание должно учить истине, а не рассказывать сказки, как сказал бы Цицерон, «не осмеливаться произнести ни одного лживого слова»[294]; а это значит, что Библия должна пройти и научное испытание на подлинность, — но к чему это может привести? Иоганн Вольфганг фон Гёте полагал, что это могло зайти слишком далеко, что необходимо положить конец критике гомеровских текстов и Слова Божьего. «Они теперь раздирают на части Пятикнижие Моисеево! — жаловался он в поздние годы жизни своему другу Иоганну Петеру Эккерману. — Критика — полезнейшая вещь, но только не для религии! Ведь в религии всё зависит от веры, и критика может легко погубить её, а если вера однажды утеряна, её уже не вернёшь»[295].