Причины такой близости ясны. Они кроются в схожей житейской и мировоззренческой консервативности Майковых и Гончарова. Их сближала глубокая, недекларируемая, неханжеская, скрываемая от любопытного взора религиозность, а также монархические симпатии. Главное же — ив Майковых, и в Гончарове горел один и тот же огонёк бескорыстного артистизма, художества, любовь к изящному, стремление к красоте. И ещё: они должны были уважать друг в друге глубину личности и ничем не возмутимую порядочность, нравственную уравновешенность…
Гончаров стал преподавать Валериану и Аполлону то, что ещё сравнительно недавно изучал сам на университетской скамье. Прежде всего он прививал мальчикам любовь к изящной стороне жизни, а потому в русской литературе выделял прежде всего несравненного Пушкина. И очень подробно останавливался на античной истории и культуре, заставляя штудировать И. Винкельмана, читать греческих и римских авторов. Поскольку Аполлон Майков прославится именно как поэт-антик, а сам Гончаров, следуя опять-таки за Пушкиным, как никто из русских прозаиков, отталкивается от античной эстетики, на этой стороне поэтической жизни романиста следует остановиться особо.
Античность Гончаров не просто прекрасно знал, но и по-своему боготворил её, хотя и без той страстности, как герой его последнего романа Козлов. Эллинизм писателя, наряду с его христианством, был одним из важнейших факторов его творчества и уж точно определяющей доминантой его эстетики. В произведениях Гончарова он выражается многосторонне и разнообразно. Это и спокойное, неторопливое, поистине «гомеровское» повествование, исполненное эпического духа и объективности. Это и приверженность мельчайшим деталям быта, которые под пером поэта (а Гончаров — писатель именно поэтического склада!) преображаются в значимые детали, а то и символы бытия, это и восприятие мира в его неразложимости и цельности, в его одухотворенной пластичности и гармонии.
Но самое главное заключается в том, что именно Античность (как ни странно — наряду с православием!) научила Гончарова равновесию как жизненному и эстетическому принципу. Гончаров — это прежде всего равновесие как универсальный принцип (хотя этот принцип далеко не всегда у него реализован). Всю свою жизнь писатель выстраивал систему уравновешенных противоположностей: столица — провинция, патриархальность — буржуазность, ум — сердце, религиозность — светскость, мечтательность — прагматизм и пр. и пр.
Уже к университету Гончаров порядочно знал латинский язык, а в университете изучил ещё и греческий. Правда, читать, кроме хрестоматий, на этих языках было почти нечего. Античные авторы в период его учёбы в университете читались во французских переводах. И Гончаров изучает древнегреческих авторов по французским переводам. С латинскими писателями было примерно то же самое. Правда, в «Обрыве» он признается, что в университете, примерно к середине 1830-х годов, у первых учеников «явились оригиналы» античных авторов. В воспоминаниях о своей университетской жизни он пишет: «Я знал порядочно по-французски, по-немецки, отчасти по-английски и по-латыни. Без последнего языка нельзя было поступить ни в какой факультет.[126]
Я переводил ä livre ouvert[127] Корнелия Непота, по которому все учились, как по «Телемаку» Фенелона во французском языке». Как известно, Корнелий Непот был основоположником литературного жанра жизнеописаний. Упомянутый Гончаровым труд состоял из 16 книг, из которых до нашего времени дошли только лишь извлечения под названием «О выдающихся полководцах иноземных народов», «О латинских историках». Корнелий Непот в этих книгах критиковал нравственный упадок современного ему римского общества и давал героические примеры поведения римских граждан в прошлом.[128] Во многом автобиографический герой Райский читает в романе «Обрыв», вероятно, то же, что читал и сам Гончаров: «От Плутарха[129] и «Путешествия Анахарсиса Младшего»[130] он перешел к Титу Ливию[131] и Тациту,[132] зарываясь в мелких деталях первого и в сильных сказаниях второго, спал с Гомером, с Дантом и часто забывал жизнь около себя, живя в анналах…[133]»