Гончаров

остался незаконченным, несмотря на сокрытие в своей комнате от соскучившихся родственников, будущий «Обрыв» вырывался из-под пера какими-то прекрасными, но незаконченными кусками, а общая перспектива романа рисовалась в далёком тумане… 13 июля 1849 года он пишет Майковым: «… Мне еще хорошо, а вот что-то будет подальше, как всюду преследующий меня бич — скука — вступит в свои права и настигнет меня здесь: куда-то я скроюсь? А уж предчувствие-то скуки есть. О, Господи, Господи! Спаси и помилуй». Пожалуй, впервые слово «скука» прозвучало в письмах Гончарова столь значимо и грозно. Но именно с 1849 года оно начнёт звучать всё чаще — рядом с другим холодным и скользким словечком: «хандра». 20 августа того же года он пишет из Симбирска своей знакомой Ю. Д. Ефремовой: «… Здесь я ожил, отдохнул душой и даже помолодел немного, но только поддельною, фальшивою молодостью, которая, как минутная веселость от шампанского, греет и живит на минуту. Мне и не скучно пока, и не болен я, и нет отвращения к жизни, но все это на три месяца. Уж чувствую я над головой свист вечного бича своего — скуки, того и гляди, пойдет свистать. Прав Байрон, сказавши, что порядочному человеку долее 35 лет жить не следует. За 35 лет живут хорошо только чиновники, как понаворуют порядком да накупят себе домов, экипажей и прочих благ. — Чего же еще, рожна, что ли? — спросят. Чего? Чего? Что отвечать на такой странный вопрос? Отсылаю вопрошателей к Байрону, Лермонтову и подобным им. Там пусть ищут ответа». Лень, скука, апатия, хандра. Эти слова сопровождают любимых героев Гончарова, притом героев автобиографических: младшего Адуева, Обломова, Райского. В Симбирске мать писателя Авдотья Матвеевна и его сёстры гордились им, показывали, словно чудо, всему городу, но дома наедине не могли не задать Ивану Александровичу вопрос: «А жениться-то когда будешь?» Болело сердце за успешного, но неудачливого сынка и брата. Гончаров, конечно, отшучивался, но на самом деле жизнь заходила в какое-то непредвиденное для него самого русло: 37 лет уже позади, а что-то не получается с личной жизнью. И что обидно: в этом не люди виноваты…

На морях и океанах

Несмотря на то что в дружеском кругу Гончарова звали «де Лень» и он производил впечатление человека, который более всего любит покой и комфорт, он стал единственным из крупных русских писателей, совершившим морское кругосветное путешествие. Были, правда, ещё K.M. Станюкович[164]

да Д. В. Григорович,[165]

но масштаб таланта здесь другой. Иные и результаты морских путешествий. Гончаров писал не морские пейзажи и жанровые картинки из жизни экипажа корабля. Его книга претендовала на большее. Это своего рода философия жизни и современной цивилизации.

0 начале 1850-х годов (в это время писателю уже сорок лет!) Гончаров писал, что он «заживо умирал дома от праздности, скуки, тяжести и запустения в голове и сердце». Он ясно сознавал, что нужны какие-то серьезные перемены в жизни. Громадные нерастраченные человеческие и творческие силы, затаённая «жажда подвига» (подвига нелитературного!) — всё это требовало какого-то выхода! А моря, океаны — это ведь давняя его мечта: «Страстишка к морю жила у меня в душе…» Ещё когда он только начинал осваивать Петербург, он гулял по Васильевскому острову, наслаждался видом больших кораблей и «нюхал запах смолы и пеньковых канатов»! Вот почему он так обрадовался неожиданному предложению отправиться вокруг света в качестве секретаря адмирала Евфимия Васильевича Путятина на фрегате «Паллада». Эта передышка оказалась очень кстати: несколько лет плавания, полной перемены жизни, невозможность запросто сойти на берег и явиться среди своих знакомых — всё это должно как-то «утрясти» его жизнь по возвращении. В конце концов путешествие, да ещё морское, — это обязательно приключения и, как следствие, перемены!