Гончарова Галина Дмитриевна.

Как страшно знать, что за твое решение отдадут свои жизни десятки тысяч людей....

В серых глазах мелькнула искра понимания.

- Убивай.

И все же Ганц еще колебался.

- Может быть, пощадить детей...

- Я пощадил близнецов. Остальные же...

- Другое государство, монастырь... заточение...

- Авестер, побег... нет. Выполняй.

Ганц кивнул.

- слушаюсь, ваше величество.

И подумал, что в принципе,, дети Ивельенов ничем не отличались от мальчишек и девчонок из его Тримейн-отряда. Которые мерзли и мокли. Рисковали жизнью, голодали и воровали... просто одни родились на помойке, а другие - в семье герцога. Но если погибают первые - то почему нельзя погибнуть вторым?

Грех?

Альдонай простит, Мальдоная не осудит.

Страшный грех.

- Ваше величество, - выпрямился Ганц. - я должен сообщить вам страшное известие. Семья герцога Ивельен, получив известие о покушении на графиню Иртон, решила съездить к ней. Выразить соболезнования и заодно показать больную девочку докторусу-хангану. К сожалению, по дороге лошади чего-то испугались и понесли. Карета упала с обрыва - и никого спасти не удалось, кроме двух близнецов, которые чудом остались в живых.

- И которых заберет к себе графиня Иртон.

- Ваше величество?

- Не я же...

Эдоарду странным образом стало чуть легче.

- Далее я предлагаю объявить, что вашему величеству стало плохо от этих известий. И вы слегли в постель. После чего я потихоньку переловлю оставшихся...

- Покушение возможно?

- да, я предполагаю.

- А мне лежать и ждать убийц?

- О, нет. Ваше величество. Вы светловолосы и сероглазы, у вас хорошее телосложение... и у меня есть идея. Благо, в королевских покоях должны быть тайные ходы...

Идею Эдоард выслушал. И одобрил. Все равно надо было переловить всех заговорщиков. Лучше - раньше. Из Стоунбага лишнего слова не вырвется, от королевских представителей и вирман - тоже, понимают, чем рискуют.

Но длительность сохранения тайны обратно пропорциональна количеству посвященных в нее людей. А потому - надо бить в ближайшее время. Или дать заговорщикам ударить - и схватить их на месте преступления.

Чего уж проще.

Лиля, если бы ее кто-то посвятил в этот план, сказала бы, что он не нов в истории. И в ее мире такое проделывал некто Иван Грозный, благополучно передавивший всех заговорщиков и померший своей смертью.

Но пока мужчины договаривались вдвоем.

***

Эдоард смотрел на дверь, которая закрылась за Ганцем.

Было ему тошно?

Еще как.

И чудились в полутьме комнаты синие глаза Джессимин.

Как ты можешь быть таким жестоким, мой золотой принц?

Могу, моя королева. Могу, мое ясное солнышко.

Я приговорил к смерти свою дочь и внуков, да. Но ведь не я начал первым. Я невиновен в смерти Эдмона, видит Альдонай. Но Амалия решила мстить... и ладно бы мне!

Увы, любой король - это прежде всего - король. А потом уже человек. И грязные, кровавые, жестокие решения - это прерогатива короля. Который будет принимать их, чтобы через тысячу лет какой-нибудь сопляк сказал 'ужасная жестокость!'. И ни секунды не задумался, что появился на свет благодаря такому вот Эдоарду, который не только принимал страшные решения, но и не стеснялся их исполнять.

Ну и плевать на его мысли. Главное - что такой мальчишка рано или поздно будет, а что там будут думать потомки... были бы!

И была бы Ативерна. Это - главное.

***

Лиля ждала Ганца на выходе из королевской спальни. И вопросы посыпались одновременно.

- Что с Ивельенами?

- он будет жить?

- Как мои люди?

- Что ждать от королевского здоровья?

Мужчина и женщина заговорщически переглянулись и фыркнули. Потом Лиля взъерошила волосы и отчиталась.

- Жить будет. Хворь у него хоть и болезненная, но жизни сильно не угрожает. Тут главное не запускать. Тогда где-то дней за десять-пятнадцать встанет на ноги.

- а передвигаться?

- в любое время. Но лучше с помощью и под обезболивающим.

- Ага...

- А Ивельены?

- Всех казнят. Романа и Джейкоба отдадут вам на воспитание.

- мне? Как?! Казнят?!

Ганц удивленно посмотрел на графиню

- ваше сиятельство, а смуты и бунты - лучше?

Лиля спрятала лицо в ладонях.

- но дети...

- Вы же сами все знаете...

Лиля вздохнула. Развернулась... Ганц поймал ее за опустившуюся руку.

- Ваше сиятельство...

И таким постаревшим в один миг показалось ему лицо графини.

- Не надо, Ганц. Я ничего не сделаю. Мне просто больно... пусти.

Спустя час личный камердинер короля, доверенный и даже посвященные в некоторые секреты, нашел графиню Иртон скорчившейся на подоконнике за занавеской.

Женщина выглядела - краше в гроб кладут. Лицо осунулось. Между бровями маленькая морщинка, на щеках следы от слез...

- Ваше сиятельство, пожалуйте к его величеству...

Лиля слезла кое-как с подоконника, поправила платье... и не удержалась.

- Как вы думаете, жестокость - это привилегия королей?

Старый слуга не удивился. За свою долгу придворную жизнь он и не такое слышал.

- я думаю, ваше сиятельство, это беда всех королей.

***

Эдоард пристально посмотрел на Лилю, когда она вошла в комнату.

М-да... плакала?

Волосы растрепаны, глаза больные и красные...

- Что случилось, графиня?

- Все в порядке, ваше величество.

- Неужели?

Лиля опустилась на колени рядом с кроватью