Гончие Лилит

Так гораздо лучше, но живот продолжает неметь и ощущается так странно.

Так необычно…

И в этот момент я припоминаю все странности, что случились с моим организмом в течение последних дней: аппетита то нет совсем, то он просто волчий. Низ живота такой плотный и напряженный. Грудь такая чувствительная. И оргазм был необычайно яркий. И месячные… Их нет уже давным-давно! Впрочем, доктор Бхагнари предупреждал, что это не показатель. После тех лошадиных доз гормонов, что я приняла, месячных может не быть какое-то время даже при отсутствии беременности. Я перевернулась на бок и прижалась к Боунсу.

– Ты какая-то другая, – говорит он, и его рука скользит от моей груди к моему животу и обратно.

– Новая стрижка всегда меняет женщину, – вяло шучу я.

– Нет, твоя кожа, твой запах, все другое. Даже то, как ты говоришь… или целуешься. Раньше ты была просто морковный кекс. А теперь морковный кекс с айсингом[42].

«А как насчет морковного кекса с… начинкой?» Боунс, завтра ты будешь орать на морковный кекс с айсингом так громко, что услышит весь Малахайд.

Баунти встает и начинает бродить по одеялу, переступая через мои ноги, карабкаясь на мое бедро, обнюхивая мочку моего уха. Я проваливаюсь в сон, прижавшись к Боунсу голой грудью и обвив его руками…

* * *

Щенок заскулил и завертелся на одеяле волчком.

– Баунти, прекрати, – зеваю я.

Я ищу ее на ощупь, глажу, тискаю, но она не унимается. Сажусь, протираю глаза. Щенок спрыгивает на пол и сердито рычит. Я обвожу взглядом постель и комнату: Боунса нет. Кладу руку на простынь – еще теплая. За окном ни проблеска, ни намека на рассвет.

– Боунс?

Баунти подбегает к двери и заливается захлебывающимся лаем. Я сую руки в рукава рубашки Боунса и делаю шаг к двери – первый шаг к гильотине, которую судьба уже приготовила для меня…

Выхожу из комнаты. Зябко, в коридоре гуляет такой сквозняк, словно где-то открыто окно. Баунти бежит рядом, шумно сопя. Дверь в одну из спален приоткрыта и покачивается от движения воздуха. Слышу голоса, приглушенный разговор людей, которые не хотят потревожить сон этого дома. Замедляю шаг, плотно запахиваю полы рубашки и – заглядываю в дверной проем.

Однажды моя мама сбила оленя по дороге из Степсайда в Килтернан. Мне было лет десять, и я хорошо помню, как это произошло. Глухой удар, мамин крик, а потом я обернулась и посмотрела назад, прижавшись лицом к стеклу: олень катался по дороге, дергая ногами в воздухе. Он пытался встать, но тело уже его не слушалось. Удар не убил животное, но оно получило какие-то смертельные повреждения. Грация совершенного тела была нарушена, я в первый и последний раз видела агонию живого существа. Тогда я испытала такой страх, что меня вырвало прямо в машине, пока моя перепуганная мама неподвижно сидела, зажав руками рот. Она не знала, что делать, и боялась выйти и подойти к оленю, и уехать тоже не могла. Она просто сидела в машине и плакала. И я помню едкий рвотный запах, который наполнил салон. Запах страха, истерики и отчаяния…

В этот раз к горлу тоже подступила тошнота – резкая, неудержимая. Рот наполнился слюной настолько, что мне пришлось ее сглатывать. Две фигуры у открытого окна шевельнулись, и я закусила губу до крови.

Боунс – в одних пижамных штанах (я сняла с него футболку перед сном) – застыл на месте, как околдованный. Мышцы играли на татуированной спине, отчего казалось, что звезда-ангел ожила. Он дышал так шумно, как будто из комнаты выкачали кислород, и не сводил глаз с женщины. Воплощение моих ночных кошмаров, она стояла рядом с ним – близко-близко. Тонкая, вытянутая в струну, в темном платье, которое висело на ней мешком. Но, вопреки нелепой одежде и болезненной бледности, Лилит выглядела как божество с античной фрески. Яркое золото волос растеклось по плечам, руки – пустые, легкие, безоружные – вытянулись вдоль тела. Лицо такое юное, такое дьявольски красивое…

– Уходи, Скай, – говорит Боунс, не глядя на меня, и я едва узнаю его голос. Он такой низкий, такой глубокий.

– Что? – Я издаю звук, больше похожий на писк насекомого, чем на человеческий голос. И с усилием повторяю громче: – ЧТО?

Боунс смотрит на Лилит таким взглядом, значение которого я бессильна себе объяснить. Что за выражение в его глазах? Предвкушение? Возбуждение? Одержимость? Я делаю шаг назад, и щенок, вертящийся у моих ног, громко взвизгивает. Это галлюцинация… Меня подстрелили в аэропорту, и я лежу на холодном полу в предсмертной агонии. Это не может быть правдой!

– Ты плохо слышишь? – взрывается Боунс, разворачиваясь ко мне всем телом. Он выглядит угрожающе, и эта угроза адресована МНЕ. – Уходи!

– Тебя, что, накачали дурью? – вздрагиваю я. – Боунс, ты же… Мы же… На берегу… Я люблю тебя!

Лилит смотрит на меня из-за его плеча с сожалением и насмешкой. Ее рука ложится ему на плечо, и он тут же накрывает ее ладонь своей.