Гончие Лилит

И тут Боунс резко приподнялся на локтях и принял сидячее положение. Его руки обхватили меня. Его губы нашли мои и ясно дали понять, что лучше мне помолчать. И я подчинилась. Не прерывая поцелуй, он прижал мои бедра к себе и отпустил. Прижал и отпустил снова. О, я знала этот ритм, угадала эту мелодию с первых нот. Затем Боунс прошелся пальцами по пуговицам моей рубашки и, как только расстегнул их все, припал горячим ртом к моей груди. Я вцепилась в его волосы, шумно вдыхая.

– Скажи, как тебя зовут, – услышала я.

– Я не помню свое имя, когда твои губы делают то, что они делают сейчас…

– Это важно, – сказал Боунс, заглядывая мне в глаза. – Я должен знать.

«Скай», – приготовилась сказать я, но вовремя одумалась. «Никому и никогда не называй своего настоящего имени. Ну, пограничники не в счет. Ради собственной же безопасности», – предупреждала меня Лилит, и я всегда следовала ее совету. Но сейчас… Разве можно соврать, глядя в глаза того, в кого без пяти минут влюблена по уши?

– Флоренс, – сглотнув, выговорила я.

– Флоренс, – хрипло повторил Боунс, словно примеряя на меня это имя. Он мне не поверил. Я прочитала это в его взгляде. Или показалось?

– Теперь скажи мне свое, настоящее, – попросила я, прижимаясь к нему грудью, пытаясь унять мучительное сожаление от своей маленькой, но такой горькой лжи.

– Гарри, – ответил он. Но не сразу. Между моей просьбой и его ответом вклинилась пауза в несколько секунд. Как будто он очень долго вспоминал свое настоящее имя или… придумывал новое.

– Гарри, – повторила я. Пусть будет Гарри. – Поцелуй меня?

Я прильнула к нему снова, рисуя кончиками пальцев узоры у него на плечах. Но моя ложь словно нарушила гармонию прелюдии. Какие-то невидимые механизмы сдвинулись, какие-то ноты зазвучали фальшиво – и Боунс это почувствовал. Он ласково прикоснулся к моему подбородку, провел кончиком пальца по ключице, по груди и потянул меня обратно в реальность:

– Мое обещание в силе. Мы с тобой не будем спать… Флоренс. Не хочу, чтобы ты завтра сказала, что я тебя напоил, потом заманил в свое логово и воспользовался тобой. Мы как-нибудь сделаем это по трезвой. Ты сама придешь в мой дом и сама об этом попросишь. И я тебе не смогу отказать.

– Я не скажу, что ты мной воспользовался, – пробормотала я, ткнувшись лбом ему в грудь. – Не будет никаких претензий…

– Не уверен, – возразил он.

– Боунс… Гарри… – простонала я, – я беру обратно свою просьбу, а ты забери свое обещание!

Он откинулся назад, уперев руки в диван, и, самодовольно улыбаясь, сказал:

– Что же ты сдаешься так легко? Ведь суть не в том, чтобы очутиться в одной постели, а во всем том, что неизбежно к ней ведет. В этой игре, в недомолвках, в том, как ты краснеешь и отводишь глаза. Меня больше заводит мысль, что я никогда не получу тебя, чем то, что прямо сейчас твои трусики промокли насквозь.

– Неизбежно к ней ведет?! – воскликнула я. – Какой же ты самоуверенный наглец! А что если сегодня ты упустил свой второй и последний шанс?!

– Скоро проверим, – рассмеялся Боунс, коснувшись моего подбородка.

– Блажен, кто верует. – Я слезла с его бедер и принялась застегивать рубашку. Грудь горела огнем. «Да, девчонки, я тоже расстроена, но что я могу поделать, если у Боунса вдруг случился приступ джентльменства?» Но даже так это было лучшее, что когда-либо делал со мной мужчина.

На пороге он еще раз сжал меня в объятиях и поцеловал так, что в животе взвились бабочки, запрыгали кузнечики и закружились божьи коровки.

– Спокойной ночи, Флоренс.

– Чтоб ты всю ночь от эрекции мучился, Гарри. И, слушая его восхитительный смех, я поплелась домой. Ноги едва держали меня, кровь в венах бурлила и пела. Пройдя несколько шагов, я заметила краем глаз какое-то движение и остановилась, вглядываясь в темноту. От ворот дома Боунса, не зажигая фар, отъехала машина. Ночь была лунной, и я ее хорошо рассмотрела: это была небольшая полицейская машина, водитель которой явно не хотел быть замеченным.

* * *

Полнолуние – как я могла забыть? Кошмары с маленьким эльфом снова терзали меня всю ночь. На этот раз Пикси не плакала, не уползала, не тянула ко мне маленькие ручки: теперь она выглядела куда взрослее, чем раньше, носила похожую на колокольчик зеленую шляпу и зеленые гольфы. Моя мать сидела рядом и расчесывала ее яркие золотые волосы.

– Пикси, – позвала я ее.

Девочка обратила ко мне прелестное лицо, улыбнулась и протянула мне руки. Я взяла ее за руку, и… ее ладонь отвалилась от кисти, как будто Пикси была сделана из пряничного теста. Пикси улыбнулась еще шире, крепко обняла меня за талию – и обе ее руки оторвались от тела и со стуком упали на пол.

– Уйди! Ты ее разрушаешь! – заорала мне мать. – Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься!

Пикси запрокинула голову, счастливо улыбаясь, и натянувшаяся кожа у нее на шее начала рваться.

– Нет! Нет! – Я ее обняла, прижимая к себе ее голову, но тело Пикси распадалось в моих руках на куски, как пряничный домик. В конце концов мне на ладонь упал ярко-голубой глаз – словно сделанный из кондитерской глазури, – и я сжала его в руке так крепко, что начали ломаться ногти.