Гончий бес

— …А так же по хождению сквозь стены, проник в ГЛОК и запомнил чертежи, чтоб потом нарисовать по памяти. В тот же час в ГЛОКе появилась банда неизвестных иностранцев. Предположительно, пришли за тем же самым. Но чертежей не нашли и устроили погром. Однако Павел Дезире оказался молодцом не только в постели у несовер… ай! Ай! Хватит, я всё поняла! Корче, мой герой их шугнул, они свалили. После бегства иностранцев охранник первым делом вызвал директора ГЛОКа, а уж после его прибытия — милицию. Директор забрал чертежи, забрал электронные копии, всё передал Новицкому. А поутру сделал вид, что впервые видит бардак, учинённый ночью в его конторе. Новицкий поспешил той же ночью вернуть документы в архив, где встретил внезапную мучительную смерть. Сначала его резали чем-то вроде бритвы, потом удавили. Оригиналы чертежей либо он сам, либо его убийцы уничтожили. Про электронные копии ничего не известно. Клиент Новицкого неизвестен. Ни хрена, блин, неизвестно!

— Да ладно! Так уж и ни хрена? Адрес директора ГЛОКа знаешь?

— Угу.

— Адрес Вити Найта знаешь?

— Угу-угу.

— Адрес архива знаешь?

— Угу-угу-угу.

— В таком случае мне придётся тебя оставить, киска. Надо с этими ребятами пообщаться. Пока и они не сбежали. Или их не шлёпнули.

— Не очень-то спеши, Пашенька. Сначала уломай меня назвать эти адреса. Учти, ты имеешь дело с очень капризной девушкой!

— Уломать — это запросто, — сказал я, скорчив людоедскую гримасу. — А ну-ка…

* * *

Начать решил с архива. Пройти в него через главный вход было проблематично. Тем более — ночью. Но для того ведь и существуют комбинаторы, чтобы доказать человечеству необязательность дверей!

Здание губернского УВД принадлежало сталинской эпохе грандиозных свершений. Строители на качественных материалах тогда не экономили, поэтому первый этаж возвели из гранитных блоков. Каждый «кирпич» был размером с холодильник. Меня это чуточку пугало — с гранитом такой толщины я дела ещё не имел, — но и заводило. Адреналин бурлил в крови. Я объехал грандиозное П-образное строение вокруг и отметил, что тылы даже у столь серьёзной организации освещаются неважно и пребывают в достаточно не-приглядном состоянии. Задний двор, заключённый между «ножками» «буквы П», был огорожен литым чугунным забором. За ним громоздились штабеля испачканных в извёстке досок, груды битого кирпича и ободранной штукатурки. Видимо, в помещениях УВД шёл ремонт. Весь этот мусор стерёг лохматый барбос пугающих габаритов. Когда я остановил скутер возле забора, он вперил в меня леденящий взгляд.

— Надо понимать, поздних гостей ты не жалуешь? — спросил я у цербера.

Тот выразительно промолчал.

— Ну и скучай один, злюка, — сказал я и поехал дальше.

Архив находился в левом крыле, пробраться в него можно было не только со двора, но и снаружи. На моё счастье, слева располагался сквер, отделяющий здание УВД от соседнего дома — тоже принадлежащего каким-то государственным структурам. Сквер был «геройским»: там стояли бюсты горожан — Героев Советского Союза и России, горел Вечный огонь. А ещё и имелись клумбы, засаженные высоченными георгинами, и во множестве росли пушистые голубые ели.

В дальнем от меня конце сквера было людно, там шумела какая-то нарядная компания. Кажется, приехала запоздалая свадьба — не то возложить цветы к бюстам великих земляков, не то просто попить рядом с ними вина.

Я заглушил скутер и шустро закатил его в сквер. Прислонил к ёлке. Замер сам. Убедившись, что остался незамеченным, разделся догола, встал вплотную к стене и возложил на неё руки. А через секунду подал их вперёд.

Структура гранита вокруг моих ладоней изменилась. Стена потемнела, сделалась пористой как губка. Что происходило в это время с руками, трудно было даже представить. Может быть, моя плоть превращалась в гранит и строительный раствор, может, наоборот. Пытливые умы разных эпох занимались изучением экзовещества, сквозь которое диффундирует комбинатор. Сколько при этом пострадало и даже погибло нашего брата, лучше не вспоминать. Но ни один из исследователей, от алхимиков ренессанса до биохимиков сталинских «шарашек», ничего не добился. Зато все они кончили крайне, крайне скверно. В течение нескольких часов или дней (в зависимости от степени защиты) экспериментаторы умирали в страшных мучениях, оставляя после себя не трупы даже, а головешки. Тела контактёров с экзовеществом высыхали, обугливались, «ржавели» — словно железо, пожираемое окислением в потоке чистого кислорода. Сейчас такими исследованиями продолжают заниматься лишь в Израиле да Китае. Не завидую я тамошним соплеменникам. А ещё меньше — естествоиспытателям.

Гранит поддавался необычайно трудно. Я чувствовал себя борцом сумо, изо всех сил выталкивающим соперника с татами. Соперник был неподвижен, он был многократно тяжелей и сильней. Но я давил, давил, давил. Тело у меня исчезло, исчез и разум. Осталась лишь воля, сконцентрированная на стремлении вперёд…