Гонг торговца фарфором

«Лишение некоторых блюд: а) за завтраком — масла, или сала, или половины хлебной порции; б) за обедом — сахара, корицы и печеных слив; в) кофе, но не зимой после прогулки; г) за ужином — того, что кладется на бутерброд, или масла, или селедки. Если ребенок в один и тот же день наказывается несколько раз, сокращение порции возможно по пунктам а) и б) или б) и в), однако сочетание пунктов а) и г) или в) и г) не допускается».

Так вот росла Мееле.

Меня затошнило от отвращения, что же за люди выдумали такое, да еще со всеми этими вариантами. Но я даже не могла позволить себе утешительной мысли, что все это относится к далекому прошлому. От этих подданных кайзера Вильгельма II прямая дорожка вела к фашизму, к зверствам нацистов, к их параграфам и правилам: СС, С А, гестапо, концлагерь, каторжная тюрьма, пытки коммунистов, издевательства над евреями, а, б, в, г…

На следующий день я закончила сборку передатчика, один цифровой текст зашифровала в другой и 20-го в 23 часа прекрасно вышла в эфир. Со скоростью света неслись мои цифры по небу, на котором луна видна была лишь наполовину, и принимались там, где их ждали, они помогали товарищам по партии, придавали им силы.

В октябре выпал снег, потом сверху намело пушистые сугробы, которые пролежали до поздней весны. Франк ходил в школу на лыжах по белой целине. А я, если мне надо было в маленькую деревенскую лавочку, шла по лыжне, проложенной им. По воскресеньям мы отправлялись на длительные прогулки. Больше всего мы с Франком любили, доехав в синем поезде до конечной станции на вершине горы, лететь на лыжах тысячу метров вниз, до дома. А Тина с Мееле без устали катались на санках с нашего маленького холма.

Я часто работала с передатчиком. Как я и предвидела, Мееле вскоре прознала о моих ночных занятиях. Но много слов не тратила: «Я могу с вечера ставить тебе какао в термосе» или: «Поспи утром подольше, детей я утихомирю».

Как приятно было выспаться после ночной работы, вместо того чтобы через считанные часы вскочить от детского шума. Я никогда не говорила о том, чем я занимаюсь, а Мееле ни о чем не спрашивала. У нас не возникало никаких разногласий. Мы придерживались одного и того же принципа: детей надо вырастить неприхотливыми и закаленными людьми. Неприхотливость не значит безрадостность. Наоборот, это значит, что у них будет на сотню мелких радостей больше, чем у избалованных детей, утративших к ним вкус. И все-таки меня смущало то, как Мееле баловала свою любимицу Тину. Когда я возвращалась из своих отлучек, она всегда рассказывала мне только о ней. К тому же мне не нравилось, что она отсылает Франка с полной тарелкой в холодную комнату рядом с кухней. Казалось, ему было на это решительно наплевать, но так как мне часто приходилось оставлять детей на одну только Мееле, то я не хотела особенно во все это вмешиваться.

Мееле теперь и выглядела лучше, и казалась менее беспокойной, чем тогда, у моих родителей, до переезда ко мне. Это беспокойство я впервые заметила снова, когда мы все-таки, совершенно для меня неожиданно, поссорились.

Незадолго до третьего дня рождения Тины я заговорила о своем намерении отдать ее в детский сад при школе: девочке полезно побыть среди ровесников, а Франк сможет утром ее туда отводить.

Мееле испуганно взглянула на меня.

— Но ты же не отнимешь у меня ребенка…

— То есть как отниму?.. Просто она будет несколько часов в день играть там.

— Тине со мной хорошо, и нигде ей лучше не будет. Неужели ты не понимаешь, что этот ребенок — все счастье моей жизни?

— Она и останется твоим счастьем, если ты не будешь слишком много над ней кудахтать.

Меня рассердило ее неразумие.

— Кудахтать! Ты можешь так говорить потому, что тебе твоя политика дороже, чем Тина и Франк. Какая это вообще любовь к детям, если человек постоянно рискует, что его упрячут в тюрьму? Тогда ты лишишься детей и будешь радоваться, что я тут, с ними. И не пытайся отнять у меня Тину. — Едва Мееле это произнесла, судорожно сведенные мускулы ее лица обмякли, глаза налились слезами. — Я не хотела этого говорить, это все потому, что я о тебе беспокоюсь. Как ты сама не боишься, ты же знаешь, что может случиться.

— Только не рассказывай мне опять, что я не люблю своих детей.

Я вышла из комнаты.

Мееле задела меня за живое, но вскоре это прошло. Гораздо дольше не проходило мое удивление по поводу ее прямо-таки истерической вспышки из-за того только, что я хотела отдать Тину в детский сад.