Гонг торговца фарфором

Криста окунула в жидкий парафин первую иглу, изогнутую в форме рыболовного крючка, с черной ниткой. Черные нитки лучше видны, нежели белые, так как кровь не меняет их цвета. Накладывание шва требовало напряжения, желудочек сердца не лежал плоско распростертым перед хирургом, как гладкий кусок материи, край сердечного дефекта прятался в неровных, волнистых изгибах сердечной ткани, и добраться до него стоило большого труда. Иглой дважды прокалывалась сердечная мышца по краю дефекта и по краю кусочка фетра. Затем прошивалась сердечная мышца и вновь кусочек фетра. Для каждого шва Криста подавала новую иглу с новой нитью, и каждый шов был шедевром терпения и мастерства. По тому, как работал иглой профессор, Криста видела, какой дряблой была больная сердечная ткань у края отверстия. После каждого шва ассистенты брали у профессора оба конца нити, соединяли их зажимом и осторожно клали сбоку на грудную клетку. На самом трудном и глубоком месте отверстия сердце было наполнено кровью. «Отсосать», — требовал несколько раз профессор, но отсасывающее устройство уже работало. «Отсосать», — взывал он громко и тщетно.

«Мы отсасываем, господин профессор», — сказал заведующий отделением. Но отверстие в сердце по-прежнему было закрыто кровью.

«Зажать аорту».

Теперь сердце было отрезано от всякого притока крови. Кровь больше не текла, и тем не менее край отверстия на этом месте был скрыт, оставаясь почти невидимым. Ухватить его иглой казалось невозможным. Трижды пытался это сделать профессор. Наконец ему удалось прошить сердечную мышцу, осторожно вел он за ней нить, его руки работали с легкостью порхающей стрекозы.

Нить следовала по пути, проделанному иглой. В последний момент в месте прокола порвалась сердечная ткань. При второй попытке все это было бы еще труднее. Каждый думал только об одном: удастся ли следующий шов. Это был двенадцатый по счету. Он пожирал драгоценные секунды. Тринадцатый, четырнадцатый. Аорта была зажата уже двадцать минут.

«Открыть аорту», — сказал профессор.

Какое-то очень короткое время врачи рассматривали демонстрируемую на экране телевизора кривую кровяного давления, ее подъемы и падения. Персонал, обслуживающий машину «сердце-легкие», регулировал ее работу, чересчур большое или слишком малое количество крови могло повредить мозгу больного. Экран телевизора, который должен был показывать электрокардиограмму, ничего не показывал, так как сердце не работало.

«Закрыть аорту». Доктор Паша вновь зажал аорту. Криста держала наготове пятнадцатую, влажную от парафина иглу.

«Теперь начинается самое плохое место», — сказал профессор.

Он взял иглу, ассистенты прилагали все усилия к тому, чтобы дефект сердца был виден как можно лучше. Профессор приблизился к ткани и наложил шов.

В расположенной по соседству кондитерской продавали булочки, во дворе громыхали крышки ящиков с мусором, рабочий покрывал масляной краской автомашину, жужжал пылесос, которым обрабатывали ковер. Здесь, в операционном зале, ребенка от смерти отделяли три шва.

Место шва было скрыто кровью и нависающей над ним сердечной тканью: шов не удался.

Имелось средство не допустить смерти больного на операционном столе. Если невозможно было зашить отверстие, профессор мог ограничиться расширением легочной артерии, отверстие же в сердце оставить в прежнем состоянии. Тогда больная, возможно, проживет еще месяца два. А в статистическом отчете больницы будет одной смертью меньше.

Но был ли смысл отправлять ребенка домой обреченным на смерть?

Большие стенные часы безжалостно тикали. Больную необходимо было вскоре отключить от машины. Теперь шов удался, но последующий был в равной мере трудным. Все вздохнули с облегчением, как только профессор передал ассистенту концы нитей и протянул руку за новой иглой.

Поддерживаемый двумя пальцами врача кусок фетра парил в воздухе, как парашют, прикрепленный к сердцу над больным местом.

Криста подала шестнадцатую иглу, семнадцатую, восемнадцатую.

Все трудные швы удались. Профессор натянул нити и с крайней осторожностью наложил лоскут на отверстие. Он подошел абсолютно точно. Заведующий отделением взял зажимом первые два конца нити и подал их профессору, который вязал их узлом над фетром. Нитка за ниткой связывались узлом.

В какой-то момент Криста почувствовала, что у нее кружится голова, самое трудное было позади, но время торопило.

Профессор уже склонился над легочной артерией. Он разрезал место, где она была сужена, и расширил его. На этот раз он вставил лоскут пяти сантиметров длины и трех сантиметров ширины. На хорошо видимой легочной артерии шить было проще, и он наложил сплошной шов.