Гонг торговца фарфором

О сложности покупки деталей, которые не разрешалось приобретать частным лицам, я могла бы рассказать и подробнее. Но дело не в этом, гораздо важнее, что на первых порах мы работали очень слаженно. Сталкиваясь с трудностями, приходили к одинаковым решениям и, зная, что без риска не обойтись, оставались спокойны и радовались удачам.

Незадолго до отъезда в Фыньян я оставила Франка у знакомых — в Шанхае их у меня было порядком — и съездила с Арне в Ханьчжоу, на редкость красивый древний город.

День выдался чудесный. Рука об руку мы бродили по старым переулкам с их харчевнями, лавками, людскими толпами.

Арне забавлял мой интерес к уличным торговцам. Окна китайских домов выходят во внутренний дворик, а наружные стены глухие, поэтому разносчики либо нараспев выкликают товар, каждый на свой лад, либо призывают покупателей звуками музыкальных инструментов. Многие из этих «звучащих вывесок» были мне хорошо знакомы. Ведь достаточно было остановиться на углу улицы и прислушаться.

Женщины толпились возле торговца фарфором, протягивая ему разбитые чашки для риса. Сидя на маленькой скамеечке, он высверливал на изломах крохотные отверстия, складывал черепки и скреплял их тончайшей проволокой, будто врач, зашивающий рану.

Шов был едва заметен, и фарфор после этого служил так же долго, как новый. Вот наконец поставлена последняя скрепка, и я услышала, как Арне вздохнул. Он по достоинству оценил необычайную сноровку мастера, ведь и сам умел работать руками. Мы стояли и смотрели, пока фарфоровый лекарь не двинулся дальше, взвалив на плечи бамбуковый тлеет. Рядом с пестрыми коробками — в них лежали предназначенные на продажу чашки — к шесту была прикреплена дуга с маленьким гонгом и двумя металлическими цепочками. При каждом шаге торговца цепочки ударяли по гонгу.

В безоблачном настроении мы вошли в один из множества буддийских храмов, посидели на скамейке в идиллическом парке у крохотного озерка, поговорили о Лаоцзы, Конфуции, о китайской Красной армии, о бамбуковой ветви, заслоняющей арку моста, о листьях лотосов на поверхности прудов, о прохожих, о Франке и о поездке в Фыньян. Только о предстоящей ночи не обмолвились ни словом.

Мы остановились в китайской гостинице: четыре двухэтажных домика, окружающих двор с фонтаном посередине. Второй этаж опоясывала деревянная галерея. Гости, друзья семьи, служащие гостиницы играли во дворе в мачжонг. Стук похожих на домино костяшек по деревянным столикам звучал ритмично и живо, как испанские кастаньеты.

Арне пошел за зеленым чаем — здесь никто не пил сырой воды. Я осталась одна. Бумажные перегородки отделяли комнату от галереи. Широкая кровать со столбиками по углам, на которые натянута москитная сетка. Желая проветрить комнату, я открыла дверь. На стуле лежал пиджак Арне, я набросила его поверх пижамы и вспомнила нашу первую встречу, когда дрожала от страха и холода, а он накинул мне на плечи свое пальто. Я сунула руку в карман, пальцы нащупали листок бумаги. Вытаскиваю: фотография, сделанная пять дней назад в Шанхае (там была дата), — Арне обнимает за талию китаянку, девицу легкого поведения.

Когда Арне вернулся, фотография еще была у меня в руке. Нет, обошлось без драмы. Разговор, вернее, монолог Арне состоял из обычных в таких ситуациях многословных путаных объяснений. Сначала он попытался внушить мне, что фотография, мол, просто так, ничего не значит, но, видимо, это жалкое оправдание и самому показалось смехотворным. Не придавай этому значения, мямлил он, это чисто физическая потребность, не более, он давно забыл, да и я тоже виновата, я же не… вот он и… и это не имеет ни малейшего отношения к его чувствам ко мне, ни малейшего… и он больше никогда… и так далее и так далее.

— Ругай меня, бей, только скажи, что все опять будет хорошо. Не станешь же ты из-за такого пустяка…

Я не ругала его, не била, не упрекала. Ведь он привык к таким вещам в портах и не придавал им значения.

Фотография! Может, он коллекционировал такие снимки, может, у него их целый альбом! Но почему он открыто держал эту карточку в кармане? Если он так же поступает с материалами для нашей работы, надо быть начеку.

Мы улеглись в постель. Я всего один раз сказала: «Оставь меня в покое», и через несколько минут он уже спал. Любители мачжонга еще долго-долго стучали холодными твердыми костяшками.