Гонщик

Иммортелия считалась одним из самых шикарных и престижных курортов Испанского архипелага, именно здесь чаще всего отдыхали эксцессеры после очередного громкого дела. Поэтому Саймон отправился в Иммортелию: если удастся выследить и ограбить кого-нибудь из бывших коллег, он не только сорвет куш, но и пополнит свой запас мейцана. Правда, в здешних отелях дешевых номеров не было, поэтому ночевать приходилось в парке, под мостом, переброшенным через большой зеркальный пруд, заросший у берегов карликовым тростником. Под мостом находилась будка робота-уборщика. Саймон без церемоний выгонял оттуда тупую машину, каждый раз одним и тем же способом: непререкаемым тоном объявлял, что в окрестностях обнаружена куча мусора, которую надо немедленно убрать, – робот послушно выскакивал и отправлялся на поиски несуществующего объекта, а человек, поглядев ему вслед с кислой ухмылкой, не без труда втискивался на его место и спал до утра. В пруду жили утки. Заметив выползающего из будки Саймона, они начинали издевательски крякать и хлопать крыльями – их определенно веселило его бедственное положение. Саймон в отместку кидал в них камнями.

Он целыми днями бродил по паркам и пляжам, заглядывал в рестораны, но эксцессеров не встречал. Быть может, их напугала гибель Раины, Сейго и Вабера и они сочли Иммортелию «нехорошим местом»? Или они все же где-то здесь, среди других туристов, но в гриме, как и сам Саймон? У них есть мейцан. Надо забрать у них мейцан

. Это желание понемногу превратилось в навязчивую идею, в заветную мечту, и Саймон, истощенный и взвинченный, в каждого встречного впивался долгим тоскливым взглядом, пытаясь интуитивно угадать: не эксцессер ли это, нет ли у него с собой наркотика? Туристы, в свою очередь, косились на него с подозрением, отчего Саймон укрепился в мысли, что люди относятся к нему враждебно – даже теперь, когда он перестал работать на «Перископ».

На второй день после того как Саймон перебрался в Иммортелию, над его головой начали сгущаться тучи: объявился Шидал. Сейчас у манокарца была кофейного цвета кожа, черный кучерявый парик и такая же бородка, но Саймон узнал его голос, когда тот, остановившись около автомата с прохладительными напитками, заказал мятную санду. Этот страшный, отвратительный голос Саймон отличил бы из тысячи! Он заспешил прочь, понемногу ускоряя шаги, а оглянувшись через плечо, обнаружил, что манокарец пристально смотрит ему вслед. Тогда Саймон бросился бежать.

– Стой, паршивец! – крикнул Шидал и побежал за ним.

– Ваша мятная санда, господин! – напомнил робот. – Возьмите мятную санду!

Так как заказчик не взял мятную санду и успел на некоторое расстояние отдалиться, а программа требовала, чтобы напиток был вручен покупателю, коли уж тот за него заплатил, автомат покатился следом. Погоня продолжалась полтора часа – пока ошалевшему от ужаса и отчаяния Саймону не удалось на бегу проглотить вторую капсулу мейцана, что позволило ему оторваться от Шидала и назойливого робота.

После этого случая он стал осторожней, но не покинул Иммортелию. Он должен кого-нибудь найти. Еще четыре раза натыкался он на манокарца и еле уносил ноги; в конце концов Саймон начал подозревать, что Шидал пользуется услугами справочных автоматов, как поступил он сам, когда заминировал беседку с гладиолусами. Шидал – нечестный тип, ничего другого от него не дождешься… К счастью, про будку под мостом он не знал, и по ночам, укрывшись в своем убежище, Саймон мог передохнуть.

В Леверре все еще не кончилась зима. Здания вырисовывались на фоне вечернего бледно-серого неба четкими силуэтами – купола, арки, угловатые многогранные фигуры; иные из них блестели, словно покрытые коркой льда. Для Тины Леверра всегда была особенным местом. Именно здесь она предприняла свою первую, неудавшуюся попытку побега и уже потом, на «Эдлоосе», постоянно вспоминала необъятный, яркий, засыпанный снегом город – город неосуществленных возможностей, который жил таинственной, запретной для нее жизнью (она тоже могла бы участвовать в этой жизни, если бы родилась здесь, а не на Манокаре). В этом было что-то от любовной лихорадки – с той разницей, что объектом ее желаний был не человек, а целый мир. Запертая в крохотной каюте на борту «Эдлооса», Тина думала о недостижимой теперь Леверре на протяжении долгих дней и ночей, находя все новые и новые отложившиеся в памяти детали – вплоть до момента катастрофы.

Сейчас, шагая рядом со Стивом по широкой, продуваемой холодным ветром улице, она сознавала, что победила, – это ощущение возникало у Тины всякий раз, когда она попадала в Леверру. Она давно уже находится по другую сторону барьера, отделившего Манокар от остального мира, прежние запреты потеряли силу, да и сама она изменилась. Именно здесь, в Леверре, произошла восемь лет назад та достопамятная стычка с Пенгавом (о чем Тина не жалела: публично избив затеявшего ссору высокопоставленного манокарца – тогда еще не президента, – она наконец-то взяла реванш за все ранее перенесенные побои).