Google для разбитых сердец

Чокнутый Унитаз: Я вдруг влюбилась в своего старого друга. Все время думаю о том, что нам нужны новые отношения. Он говорит, что в последнее время я веду себя как-то странно. Может, стоит рискнуть дружбой и признаться ему во всем?

Мини-юбка: Зачем попусту тратить слова? Я просто затащила своего лучшего друга в постель, и в самом скором времени мы поженились.

Крутышка: Не факт, Юбка, что у других будет точно так же! Унитаз, я тебе вот что скажу: тащи его в постель, но будь готова к любым последствиям.

Чокнутый Унитаз: Если я потеряю друга и не найду любовника, это будет чертовски обидно.

Деловая Мартышка: Не делай того, о чем потом будешь жалеть.

Крутышка: Совет, конечно, мудрый, только тогда придется всю жизнь просидеть сложа руки. Нет, ты должна ему открыться. Только не жди, что в ответ он тоже признается в любви. Может, пустится наутек. Но другого выхода нет – если будешь молчать, вашей дружбе все равно конец. Так что жалеть придется и в том и в другом случае.

Деловая Мартышка: Рисковать дружбой – безрассудно. Дружба священна.

Чокнутый Унитаз: Я с тобой согласна, но больше не могу таиться. Чувствую, вот-вот взорвусь.

Деловая Мартышка:

Значит, придется учиться на своих ошибках. В этом нет ничего страшного, пока ты молода.

Крутышка: Джуд! Никак это ты, старая зануда?

Разбитая, уничтоженная, я плетусь по улицам мимо битком набитых баров и ресторанов. Вот и набережная. Я опираюсь на парапет, смотрю на гладкую коричневую поверхность Темзы, вдыхаю солоноватый запах воды. Наверное, на дне реки хранится множество кошмарных тайн. Если извлечь их на свет, можно создать целый музей. Музей рухнувших надежд. Почетное место в нем заняли бы скелеты утопленниц, брошенных своими возлюбленными. И крошечные трупики детей, не нужных своим родителям. Как это грустно. Жизнь вообще невыносимо грустная штука. И невыносимо жестокая. Она обрекает человека на одиночество, и с этим невозможно примириться. Не вижу смысла сдерживать слезы. Здесь меня никто не видит, кроме подростков, катающихся на скейтбордах. Но им на меня плевать. Я слышу, как они жизнерадостно сквернословят. Мимо плывет прогулочный кораблик, украшенный красными и зелеными огнями, с него доносится музыка.

Я поворачиваюсь и бреду куда глаза глядят. В моей душе темно, как в доме с опущенными ставнями. Думать о том, что произошло, я не в состоянии. Все, на что я способна, – слушать собственные шаги, огибать углы, спускаться в подземные переходы, следить за сигналами светофоров и мотать головой, отказываясь от бесчисленных флаеров и рекламных приглашений. Я спускаюсь в метро и сажусь в поезд. Проезжаю пять остановок, поднимаюсь наверх. На улице идет мелкий дождь. Немного поблуждав в лабиринте убогих улиц, оказываюсь перед домом, где живет Макс.

Я жму на звонок до тех пор, пока дверь не щелкает, открываясь. Слава богу, Макс дома! Вхожу, вдыхаю запах влажной штукатурки и медленно поднимаюсь по каменной винтовой лестнице. Макс стоит в дверях. На нем джинсы, заношенные до ветхости, и старая футболка, которую точнее назвать древней.

– А, это ты, – говорит он с видимым облегчением.

Я молча стою в обшарпанной прихожей. В комнате работает телевизор, и до меня доносится голос футбольного комментатора, который то трагически падает, то ликующе возносится к небесам.

– Ты что, ждешь кого-нибудь? – наконец спрашиваю я.

– Нет… но иногда люди могут нагрянуть неожиданно.

– Люди?

– Ну да.

– Ты имеешь в виду, люди женского рода?

– Да. Или люди полицейского рода занятий.

Я упираюсь взглядом в его шею, мысленно разыгрывая детективные сценарии, допускающие визит полицейских в квартиру Макса. Он тем временем приглаживает волосы, одергивает футболку и вытирает руки о штаны.

– Что-нибудь случилось? – спрашивает он.

– Просто захотелось тебя увидеть, – отвечаю я.