Гопак для президента

— Не романтично, но похоже на правду… Вы так и не сказали, как вас зовут.

— Извините. Меня зовут Денис. Денис Гребски.

В изменившемся освещении салона девушка тоже стала выглядеть по-другому. Мягкие тени скрыли половину лица, но резче очертились высокие скулы и рот, который мог бы показаться слишком крупным, если бы пропорции лица не уравновешивались за счет огромных глаз под прямыми пушистыми бровями, которые девушка не выщипывала. Сейчас глаза поблескивали в полумраке влажно и загадочно.

— Денис, вы не слушаете меня. Вы меня разглядываете. Прекратите.

— Вам неприятно? — без тени иронии осведомился Денис. Настала его очередь задавать вопросы.

— Если женщина скажет, что ей неприятно, когда ее вот так разглядывают, она солжет, — проговорила Марина, прикрыла глаза, негромко добавила: — Я устала от лжи. И просто устала. Конечно, мне приятно. Но вы же сейчас начнете ко мне клеиться…

— Вам это запрещено инструкцией? — Денис попробовал забросить крючок, отлично понимая, что видеть в каждом встречном сотрудника ФБР просто глупо.

— Инструкцией? — Девушка наморщила брови, отчего между ними появилась маленькая вертикальная складочка. — Может быть, это можно назвать инструкцией. Или жизненной установкой. Одна моя подруга называла свои бзики «законом сегодняшнего дня». На больший срок ее законов не хватало.

— А у вас?

— У меня… если бы я знала, как у меня… — Девушка на мгновение погрустнела, но только на мгновение. Тряхнув головой, она предложила: — Давайте так, Денис. Сейчас постараемся немного поспать, а в Париже выпьем кофе, и вы продолжите клеиться. Идет?

Не дожидаясь ответа, она натянула плед до подбородка, как-то очень уютно устроилась под ним и уснула. Или сделала вид, что уснула. Денис последовал ее примеру в полной уверенности, что у него ничего не получится, но, не успев удивиться, через несколько минут провалился в беспокойный сон.

Его сон был зыбким и тонким, если только сны можно различать по толщине. Какая-то горькая на вкус полупрозрачная пленка, окружающая реальность. Разводы на пленке причудливо сплетались в невероятные узоры и мгновенно распадались, чтобы слиться вновь, но уже в другую картину. Смеющаяся Зоя со связанными руками весело доказывала полицейскому Лопесу, что разрешение на ее, Зоины, похороны нужно отдать именно Денису Гребски, а вовсе не какому-то другому мужчине. Во сне Зоя никак не могла вспомнить его имя, и это ее почему-то очень забавляло.

— Буковски, — во сне подсказал Денис. — Его зовут Игорь Буковски, он твой работодатель.

Но Зоя его не слышала, превратившись в Татьяну, одетую в форму пилота «Аэрофлота». Она манила Дениса пальцем, спиной вперед удаляясь в сторону леса, а когда Денис пошел за ней, то обнаружил, что ноги по колено проваливаются в зловонную черную жижу. Раскинув руки, как на картинах Марка Шагала, Татьяна летала над ним кругами, внимательно наблюдая, как он барахтался по горло в черной жиже, а на шее у нее болтался ошейник кошки Мурки. Денис удивился и хотел спросить, зачем она забрала у Мурки ошейник, но вдруг появился темный стройный силуэт с копной светящихся волос, и Татьяна исчезла. Денис почувствовал под ногами твердую почву и, раздвигая жижу руками, побрел к берегу, где судья Буллок в парике с буклями и черной мантии стучал большим черным ботинком по компьютеру и кричал по-русски:

— Ты, сучонок, не очень-то рыпайся! Я этого не люблю.

Глава 3

Президент Виктор Кучук приехал на дачу, чтобы поработать над речью ко Дню независимости. Он вообще предпочитал работать с документами не в рабочем кабинете, а в открытой беседке в саду, который вдруг неожиданно зацвел в середине августа. Было непривычно и тревожно видеть розовые цветки на ветках, где еще висели плоды. Ученые объясняли редкое явление поздней весной и какими-то изменениями климата, а старики сокрушенно качали головами и предрекали то ли суровую раннюю зиму, то ли конец света. Впрочем, старики всегда во всем видят приметы приближения конца света.

В свои шестьдесят шесть Виктор Кучук стариком себя не считал.

Вероятно, именно поэтому так тяжело давалась работа над речью, которую политологи заранее окрестили его политическим завещанием.

С легкой руки Томаса Джефферсона, в начале девятнадцатого века не выставившего свою кандидатуру на третий срок из уважения к двум срокам президентства Джорджа Вашингтона, прецедент был узаконен во многих странах, и не один президент в последние месяцы своего второго срока поминал недальновидного американца недобрым словом.

Поступок из разряда исторических анекдотов стал демократической нормой, сгоряча принятой на «ура!» всеми республиками развалившейся империи, теперь, каждая по-своему, пытавшимися выбраться из этой ловушки. Кто-то, опираясь на родовые кланы, объявил себя отцом нации; кому-то повезло обзавестись внешними и внутренними врагами и убедить соотечественников, что только под его началом может быть одержана победа. А Украина, исторически зависшая между Востоком и Западом, металась между двумя берегами в бурном потоке, до середины которого, как известно, долетит редкая птица.