Гораций

Следующие несколько недель обе армии бесцельно стояли друг против друга. Брут мудро решил уклоняться от битвы, придерживаясь ранее разработанной стратегии, направленной на истощение и изматывание противника[205]. Войска Марка Антония и Октавиана действительно находились в ужасном положении. По словам Плутарха, «продовольствия оставалось в обрез, и, так как лагерь их был разбит в низине, они ждали мучительной зимы. Они сгрудились у самого края болота, а сразу после битвы пошли осенние дожди, так что палатки наполнялись грязью и водой, и месиво это мгновенно застывало от холода. В довершение всего приходит весть о несчастии, постигшем их силы на море: корабли Брута напали на большой отряд, который плыл к Цезарю из Италии, и пустили его ко дну, так что лишь очень немногие избегли гибели, да и те умирали с голода и ели паруса и канаты. Получив это сообщение, Антоний и Цезарь заторопились с битвою, чтобы решить исход борьбы прежде, чем Брут узнает о своей удаче. И сухопутное, и морское сражения произошли одновременно, но вышло так — скорее по какой-то несчастливой случайности, чем по злому умыслу флотских начальников, — что даже двадцать дней спустя после победы Брут ещё ничего об ней не слыхал. А иначе, располагая достаточными запасами продовольствия, разбивши лагерь на завидной позиции, неприступной ни для тягот зимы, ни для вражеского нападения, он не скрестил бы оружия с неприятелем ещё раз, ибо надежная победа на море после успеха, который одержал на суше он сам, исполнила бы его и новым мужеством, и новыми надеждами»[206]

.

Поскольку триумвиры были крайне заинтересованы в скорейшем проведении генерального сражения, они бросили все средства на то, чтобы спровоцировать врага: оскорбления, насмешки, даже письменную агитацию[207]. Когда в армии Брута из-за этого усилилось дезертирство, он был вынужден отдать приказ о казни большинства пленников, которые, по его мнению, сеяли смуту в рядах его солдат[208]

.

И легионеры Брута, и офицеры из его ближайшего окружения рвались в бой, так как испытывали неудобства от бесплодного, как они считали, сидения в лагере. В итоге армия буквально заставила своего полководца вступить в новую битву[209]. Аппиан пишет, что «Брут, особенно рассердившись на военачальников и досадуя, что они, подвергаясь той же самой опасности, легкомысленно соглашаются с мнением войска, предпочитавшего сомнительную и связанную с риском судьбу безопасной победе, все же уступил; уступил на гибель и себе, и им всем, упрекнув их только следующими словами: „По-видимому мы будем воевать, как воевал Помпей Великий — не столько являясь полководцем, сколько подчиняясь войску“»[210]

.

Второе сражение при Филиппах состоялось 23 октября 42 года до н. э. Как сообщает Плутарх, накануне ночью «Бруту вновь явился призрак. С виду он был такой же точно, как в первый раз, но не проронил ни слова и молча удалился»[211]. День выдался ненастным, туманным, пасмурным и дождливым. Первыми на правом фланге нанесли удар легионы Брута, однако левый фланг, которым должен был командовать погибший Кассий, фактически бездействовал. Этим не преминули воспользоваться триумвиры[212]

.

По свидетельству Аппиана, «нападение было неистовым и жестоким. Стрел, камней, метательных копий у них было несколько меньше, чем это было обычно на войне; не пользовались они и другими приемами военного искусства и строя. Бросившись с обнаженными мечами врукопашную, они рубили и были рубимы, вытесняли друг друга из строя, одни скорее, чтобы спастись, чем чтобы победить, другие, чтобы победить, а также под влиянием убеждений полководца, вынужденного ими к сражению. Много было крови, много стонов; тела убитых уносились и на их места становились воины из резерва. А полководцы, объезжая и осматривая ряды, поднимали настроение войска, убеждали работавших потрудиться еще, а изнуренным ставили смену, так что бодрость передних рядов все время обновлялась притоком новых сил. Наконец, войско Цезаря или от страха перед голодом — оно боролось особенно энергично — или благодаря счастью самого Цезаря — и воинов Брута не за что было бы упрекнуть — сдвинуло с места вражеские ряды, как если бы опрокинуло какую-то тяжелую машину. Сначала враги отступали шаг за шагом осторожно, но когда боевой порядок их стал нарушаться, они начали отступать быстрее, а когда с ними вместе стали отступать также и стоявшие во втором и третьем рядах, они, смешиваясь все вместе, в беспорядке теснились и своими, и врагами, непрерывно налегавшими на них, пока наконец не обратились в бегство»[213].

Вместе со всеми позорно бежал с поля боя и командующий легионом военный трибун Гораций. Вот как он сам описывает это: