Горбачев

Горбачев делал то немногое, что в состоянии делать заточенный в четырех стенах узник, даже если три стены — горы, а четвертая — море: заявлял протесты В.Генералову и вручал ему для передачи в Москву свои требования о восстановлении связи и присылке самолета, записывал на видеопленку, в подтверждение своего политического алиби, тайком даже от оставшейся ему верной охраны свое опровержение распространяемой ГКЧП версии событий. И еще, как можно чаще появлялся на балконе дачи и на пляже, чтобы хотя бы с моря наблюдавшие за Форосом моряки видели, что, вопреки официальным сообщениям, он жив и здоров. Кстати, возможно, даже такая, бессильная демонстрация сыграла определенную роль, поскольку, как установило следствие, группа военных моряков всерьез обсуждала возможность десантироваться на берег и вызволить из заточения президента.

Защищаясь от обвинений в государственной измене, организаторы переворота и во время следствия, и на суде, и особенно после амнистии в своих обрастающих деталями интервью говорят о «самоизоляции» Горбачева, о том, что у него якобы оставались возможности связи по каким-то еще работавшим телефонам. Один утверждает, что он мог «пойти в гараж и позвонить из машины», другие не верят, что у президента не было столь доступного ныне «мобильника». Смысл этих утверждений понятен: слишком многих политических недругов (и не только из лагеря путчистов) устроило бы, окажись он связан с путчем, предстань перед миром, пусть даже косвенным, соучастником или соорганизатором.

Конечно, вместо того чтобы отвечать за «попытку захвата власти», как сформулировало обвинение следствие, путчистам лучше было изобразить себя «идеалистами», защитниками союзного государства, которые «предприняли действия против Президента СССР, но исключительно в интересах Родины» (версия В.Крючкова), или людьми, считавшими, что выполняют мандат общенародного референдума в поддержку Союза (версия А.Лукьянова). Но еще лучше, если окажется, что и сам Горбачев «немножко путчист», поскольку-де намеренно удалился в Форос, чтобы руками сторонников Союза расправиться со своими соперниками — демократами, начиная со своего главного политического оппонента Б.Ельцина.

Одна версия здесь противоречит другой, но это далеко не единственное противоречие в истории августовских событий. «В путче нет логики, — считает В.Бакатин, — ни в действиях одной, ни другой стороны». Придется, видимо, принять его утверждение как самое близкое к истине и признать, что, подобно русскому бунту, «советский путч», будучи столь же бессмысленным, мог вполне оказаться еще и… бесполезным, вернее, пагубным для его же организаторов.

Что касается Горбачева, то его политическая и историческая ответственность за августовские события и без того достаточно велика, чтобы пытаться «пришить» еще и соучастие в уголовном преступлении только для того, чтобы дополнительно замарать в глазах обывателей. Дотошное следствие разобралось во всех нюансах форосской истории и утверждает категорически: никакой связи, включая стратегическую, у Президента СССР после ее отключения Ю.Плехановым примерно в 16.30 18 августа и до ее восстановления по его требованию прилетевшим в Крым Крючковым не было. Маловерам стоит перечитать выдержку из письма бывшего шефа КГБ, написанного Горбачеву из Лубянской тюрьмы 25 августа: «Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас и отчаяние…»