Горбатая гора

Мур открыл дверь в большую квадратную комнату в дальнем конце конюшни. Сквозь высокие окна падали последние лучи, золотя уздечки и поводья, висящие на стене. Вдоль другой стены стояли подставки для седел. На блестящих седлах лежали сложенные одеяла. Позади письменного стола гудел маленький холодильник, а над ним висела в рамке обложка журнала «Сапоги и седла», августовский выпуск за тысяча девятьсот шестидесятый год. На фото был запечатлен эпизод соревнования на необъезженных лошадях: наездник замер на спине взвившегося жеребца, шпоры подняты до самой задней луки седла, правая рука выброшена вверх, шляпа свалилась, а рот раскрыт в безумной улыбке. Сверху шла надпись: «Ганш завоевывает корону на чемпионате в Шайенне». Лошадь выгнула спину, опустила морду вертикально вниз, задние ноги выпрямлены в мощном прыжке, между опускающимися передними копытами и землей — целых пять футов дневного света.

Посреди комнаты пожилой мужчина втирал в седло пасту; на голове его сидела соломенная шляпа с высоко закрученными полями по бокам, что подчеркивало удлиненный череп старика. В положении его плеч, в наклоне корпуса от бедер было что-то неправильное. В комнате пахло яблоками. Дайэмонд оглянулся: в углу стояла корзина с плодами.

— Хондо, у нас гости.

Старик посмотрел мимо них в никуда, показав плоскую грушу сломанного носа, скошенную челюсть, глубокую вмятину над левым, похоже — невидящим глазом. Его губы по-прежнему были сосредоточенно сжаты. Из кармана рубашки торчала пачка сигарет. От старика исходило особое спокойствие, присущее людям, которые долгое время обходились без секса, находились в стороне от движения мира.

— К нам пришли Кейли Фелтс и Коротышка, они хотят поздороваться с тобой. Коротышка занимается родео. А уж кто, как не ты, знает, что такое родео, а, Хондо? — Керри говорил громко, как будто старик был глухой.

Бывший ковбой ничего не сказал; его синий безмятежный взгляд вернулся к седлу, правая рука с комком овечьей шерсти снова начала равномерные движения вверх и вниз по коже седла.

— Он не слишком разговорчив, — пояснил Мур. — Ему непросто живется, но он старается. Он не сдается, так ведь, Хондо, не сдаешься?

Мужчина молча трудился над седлом. Сколько лет прошло с тех пор, как он последний раз вонзал шпоры в бока лошади, носки развернуты на восток и на запад?

— Хондо, погляди-ка на эти старые хлипкие стремена. Придется тебе их заменить, — сказал Мур командным тоном. Бывший ковбой не подал виду, что он слышал эти слова.

— Что ж, — произнесла мать Дайэмонда после долгой минуты наблюдения за жилистыми руками, — приятно было повидаться с тобой, Хондо. Удачи тебе. — Она взглянула на Мура, и Дайэмонд увидел, что между ними произошел краткий и безмолвный разговор, но их языка он не знал.

Они вышли на улицу, мужчина и женщина вместе, Дайэмонд — следом, спотыкающийся от немого гнева.

— Да. Он слегка глуховат, наш старый Хондо. В свое время он подавал большие надежды в соревнованиях на необъезженных лошадях. Два года подряд забирал первый приз в Шайенне. А потом на каком-то захудалом родео где-то в Мититсе его лошадь взбесилась прямо в загоне: перевернулась через спину, Хондо свалился ей под копыта. Ох уж этот тысяча девятьсот шестьдесят первый год! С тех самых пор Хондо чистит седла для Бара Джея. Тридцать семь лет. Это очень, очень долго. Ему было двадцать шесть, когда это случилось. А какой был парень. Ну, в родео всегда так: во вторник ты петух, а в среду твоими перьями сметают пыль. Но, как я сказал, он не сдается. Мы все очень уважаем старого Хондо.

Они молча стояли и смотрели, как Дайэмонд садится в машину.

— Я позвоню тебе, — сказал мужчина, и мать кивнула.

Дайэмонд отвернулся и смотрел в окно, мимо которого промелькнули равнина, железнодорожные рельсы, ломбард, универсам, бар «Сломанная стрела», магазин сувениров, мастерская по ремонту пылесосов. Желтый свет покраснел, угасая. Солнце село, и улицы окутали бархатные сумерки: неоновые вывески баров обещали приятное времяпрепровождение.

Сворачивая на дорогу вдоль реки, мать сказала:

— Я бы отвезла тебя посмотреть на труп, лишь бы ты отказался от родео.

— Больше ты меня никуда не повезешь.

Река, как черное стекло, текла между еле различимыми ивами. Машина ехала очень медленно.

— Боже мой, — внезапно выкрикнула мать, — чего же ты мне стоил!

— Чего? Чего я тебе стоил? — Слова вырвались из Дайэмонда, как пламя изо рта пожирателя огня.

Фары встречных машин в сумерках высветили влажные дорожки слез на ее щеках. Она не отвечала, пока не свернула к дому, и только тогда горловым, хриплым и низким голосом взрослой женщины, которого сын никогда еще не слышал, сказала:

— Бесчувственный ты человек, да всего!

Он выскочил из машины, не дожидаясь, когда она полностью остановится, проковылял на второй этаж, стал запихивать одежду в свою спортивную сумку. Перл забросал брата вопросами:

— Дайэмонд, ты не можешь пока уехать, ведь правда? Ты собирался побыть с нами две недели, помнишь, а еще прошло только четыре дня. Мы собирались сделать коня из бочки. И мы не поговорили про папу. Ни разу.