Горбатая гора

Когда работа на Хай-Топ закончилась, они переехали в Ривертон, в маленькую квартирку над прачечной. Эннис устроился на работу в бригаду дорожных ремонтников, а по выходным подрабатывал на конюшне, в качестве оплаты за содержание там собственных лошадей. Потом родилась вторая девочка, и Альма захотела остаться в городе, чтобы рядом была больница, поскольку малышка страдала астмой.

— Эннис, пожалуйста, давай больше не поедем на эти чертовы дальние ранчо, — попросила она, сидя у мужа на коленях и обнимая его тонкими веснушчатыми руками. — Давай поищем себе жилье здесь, в городе.

— Посмотрим, — ответил Эннис, запуская руку под рукав ее блузы и щекоча шелковистые волосы под мышкой. После этого он опустил жену на пол, пробежав пальцами по ребрам до желейной груди, потом — вокруг выпуклого живота, вокруг колена, потом забрался во влажную впадину, к северу или к экватору, в зависимости от положения наблюдателя. Он не останавливался до тех пор, пока Альма не вздрогнула и не отпрянула, оттолкнув его руку. Тогда Эннис перевернул жену на четвереньки и быстро сделал то, что она ненавидела.

Они остались в этой маленькой квартирке, которая нравилась ему за то, что ее можно было бросить в любую минуту.

Наступило уже четвертое лето после Горбатой горы, и вот в июне Эннис получил письмо от Джека Твиста. Первый признак жизни, который тот подал за все это время.

Друг, я давно должен был написать это письмо. Надеюсь, оно до тебя дойдет. Слышал, что ты сейчас в Ривертоне. 24-го числа я буду в ваших краях, и подумал, что мог бы заехать к тебе и угостить пивом. Черкни мне пару строк, если сможешь. Чтобы я знал, где ты есть.

В обратном адресе значился Чилдресс, штат Техас. Эннис написал в ответе: «Конечно!» — и указал свой адрес в Ривертоне.

Утро выдалось ясное и жаркое, но к полудню с запада набежали тучи, нагнав перед собой зноя и духоты. Эннис в своей лучшей рубашке, белой в широкую черную полоску, точно не знавший, в какое время приедет Джек, и на всякий случай взявший выходной на весь день, метался взад-вперед и смотрел на бледную от пыли дорогу. Альма сказала что-то насчет того, что можно отвести его друга поужинать в «Нож и вилку», вместо того чтобы готовить дома в такую жару, и что надо бы поискать няню на это время, но Эннис заявил, что они скорее всего пойдут вдвоем с Джеком и просто напьются. Вспомнив о грязных ложках, торчащих из банок с холодной фасолью, о том, как они ели на бревне вместо стола, он сказал, что Джек не из тех людей, что любят ходить по ресторанам.

День перевалил за первую половину, и с раскатами грома на улице появился тот же старый помятый пикап, и он увидел, как из него выходит Джек. Энниса накрыла горячая волна, и вот он уже слетал с лестницы, хлопнув дверью. Джек поднимался через ступеньку. Они схватили друг друга за плечи, крепко обнялись, выдавливая из легких весь воздух и приговаривая: «Сукин сын, сукин сын». Потом, так же легко и естественно, как правильно подобранный ключ поворачивается в тумблере и запускает механизм, их губы вдруг сомкнулись — сильно и жестко, — большие зубы Джека прокусили кожу до крови, его шляпа упала на пол, щетина впилась в кожу, потекла слюна. Открылась дверь, в нее выглянула Альма и несколько секунд, перед тем как ее снова захлопнуть, смотрела на напряженные плечи Энниса. Они все еще стояли, обнявшись, прижавшись друг к другу грудью, животами и бедрами. Даже ноги их переплелись между собой, они наступали друг другу на носки до тех пор, пока рывком не отстранились, чтобы перевести дыхание. И тут Эннис, не большой любитель нежностей, сказал то, что он говорил своим лошадям и дочерям:

— Дорогуша.

Дверь снова приоткрылась на несколько дюймов, и перед ними в узкой полоске света показалась Альма.

Что он мог сказать?

— Альма, это Джек Твист. Джек, это моя жена Альма.

Грудь Энниса ходила ходуном. Он чувствовал запах Джека: этот страшно знакомый запах сигарет, мускусный привкус пота и еще — легкий оттенок чего-то сладкого, похожего на свежую траву, отчего на него вдруг нахлынула пронзительная горная свежесть.

— Альма, — сказал Эннис, — мы с Джеком не виделись четыре года. — Можно подумать, это было оправданием. Он был рад тому, что на лестнице было темно, и не стал отворачиваться от жены.

— Понятно, — тихо сказал Альма. Она видела то, что видела. Молния осветила окно за ее спиной, которое сверкнуло белым светом, будто белое полотно. Заплакала малышка.

— У тебя есть ребенок? — спросил Джек. Его трясущаяся рука задела руку Энниса, и между ними пробежал электрический разряд.

— Две девочки, — ответил Эннис. — Альма-младшая и Франсин. Люблю их до смерти.

Рот Альмы скривился.