Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Лежбище было разворошено громовым небесным гласом: "В связи с ухудшением санитарной обстановки купание запрещено!" Отдыхающие возбужденно обменивались версиями: утечка в канализации (Сабурову представился чавкающий прибой дерьма), в инфекционной больнице, кишечная палочка, спид, лишай. Мужчина, явившийся с собакой, вызвал общий гнев: здесь люди, мол, купаются, а вы заразу разносите. "Да мой Бим почище вас будет - неизвестно еще, какую вы заразу разносите!" - а ведь еще вчера вокруг каждой собаки собирались сюсюкать пять-шесть околевавших от безделья ее собратьев по разуму. (Детей же с благородным видом одергивали за такие вещи, которые взрослые тут же делали совершенно безнаказанно, и дети извлекали единственный урок: слабым не спустят того, что дозволено сильным.)

Сабуров поспешил прочь, охваченный порывом предприимчивости, обретенным благодаря ясной и достижимой цели: "Заказанные билеты можно получить..."

Смертный в Эдеме сразу заметен:

- А вы кто будете, гражданин?

- Отдыхающий, - впопад, как все, что делается само собой, выскочило нелепое словцо как в детском садике "папа").

Ему удалось перевоплотиться в мелкого прохвоста и тем купить нечто вроде симпатии - малейший признак достоинства погубил бы все дело.

- Ленинградская пара отказывается - близко от туалета... Ну что вы, зачем так много...

Снова деньги принесли ему почтение и благодарность - а в законных сделках ему всегда подавали из милости. И шутовство его не унизило - для прохвоста, в которого он перевоплотился, такие тонкости не существовали. Возможно, униженные и оскорбленные уже давно научились таким образом спасаться от бесчестья.

Ленинград! Альма матер! Припасть к иссохшим сосцам - а уж от них, с божьей помощью, как-нибудь выберемся. Обнаружив в себе дарования коррупционера, Сабуров почувствовал себя не таким уж беззащитным перед лицом всемогущего механизма.

В Ленинграде все знакомые сортиры оказались платными - здесь тоже приучали ценить хотя бы в гривенник маленькие радости бытия. О ночлеге беспокоиться не приходилось: в обмен на кров у Агнии Лопатиной он позволял обожать себя. Надо было только как-нибудь устроить, чтобы не спать с ней - и едва удержал стон: такой пронзительной тоской по Лиде отзывалась в нем всякая мысль о женщине. Однако в голосе Агнессы он не услышал восторга - ну хорошо, приходите. Агнесса либо отыскала еще более тонкого ценителя идиотизмов ее коллег, коих он никогда не видел, либо знакомство с обманщиком Сабуровым, так и не вышедшим в большие чины, перестало быть лестным для нее: в ее зеркале он увидел себя замызганным с дороги бедным провинциальным родственником, явившимся со своим парнишечкой в город за плюшевой дошкой для супруги и бороной для себя самого.

В Агнии проступала некая благородная потасканность. Прежде она первым делом выдавала ему запасной ключ, а на этот раз только сообщила, когда обычно приходит домой. Впрочем, он же приехал на годовщину их выпуска? Сабуров умолчал, что не получил никаких приглашений. Так что ключ твой юноша (не поинтересовалась его именем) может получить вечером у ресторана "Москва". "Кстати, он хорошо воспитан?" - "Унитазом пользоваться умеет..."

Сабуров поспешил к излюбленным своим местам - и сразу почувствовал, что не вбирает в себя любимые красоты, а показывает их Шурке - словно передает наследнику. Все повторялось: чем более знаменитая панорама перед ними разворачивалась, тем больше Шуркино восхищение уступало изумлению, что это он, тот самый он, который ругался с Эрой и скачивал бензин с Антоном, видит все это.

Росси, Кваренги, Растрелли... Паразитируют на русской культуре... и на античной - портики слямзили, и... Каким же недочеловеком нужно быть, чтобы, читая стихи, слушая музыку, взирая на архитектурное или научное совершенство, вспоминать, сколько творец огреб... как будто можно чем-то с ним расплатиться, кроме бесконечного восхищения и благодарности!..

Эрмитаж, как и Агния, задвинул его в самый хвост турпоездов, завернувших в его родной дом поглазеть на зубодробительные инструменты Петра Великого. Сабуров уже придумывал, как объяснить Шурке свой уход, когда преувеличенно озабоченный, как бы торопящийся куда-то одутловатый молодой человек как бы в рассеянности предложил хвосту пяток билетов по полтора номинала.

- Вы посмотрите - уже по-наглому спекулируют, сволочи!

Но так ли, сяк ли, этот озабоченный прохвост предоставил Сабурову частичку свободы - расплачиваться деньгами или временем. Сабуров снова до некоторой степени ощутил себя завещателем, но Шурка безоговорочно одобрил, кажется, только мумию жреца Петесе: "Глаза как сушеный урюк. Поглодать хочется".