За гомеопатическими коробочками попались на глаза Натальины снотворные таблетки - ряд прозрачных юрточек на блестящей фольге. Пригнувшись, он принялся выдавливать их себе на ладонь, словно заряжая наган под пулями противника. Таблетки сразу же присосались к языку, щекам, и пришлось, приплясывая от нетерпения, выпить вторую чашку, чтобы они отклеились.
И такое успокоение снизошло на него... Он понимал лишь одно: боль прошла, и страшился лишь одного: она может вернуться.
Умиротворенный, словно купец после бани, он побродил по квартире, присаживался, что-то перелистывал, прислушиваясь лишь к одному: не возвращается ли боль. Наталья наблюдала за ним с любовной успокоенностью.
Влетел Шурка, напевая гнусаво: "Яри кришна, яри кришна, кришна, кришна, яри, яри", - он целых полчаса наблюдал за компанией кришнаитов, одетых в полуштаны-полуюбки: клево, все пялятся, а они прямо среди улицы поют, приплясывают, медными тарелочками дребезжат - плюют на все правила!
- Дурак ты, - вздохнул бледный Аркаша. - Да они за правилами в кришнаиты и пошли.
Стариковским теориям пришел окончательный конец. Но Сабуров был доступен только одному чувству - страху, что боль вернется.
Наконец он почувствовал, что, пожалуй, сможет уснуть.
- Поспи, поспи, - обрадовалась Наталья. - Всю же ночь промучились. Мы тебя защемим.
- Я сам защемлюсь.
Однако с газетой в руке он остановился на пороге, вспомнив, что напоследок положено взглянуть на все, что ему дорого.
- Столько уриков развелось, - негодовал Шурка, - прямо возле школы уже шмотки отбирают! Модно теперь - рэкетиры и всякое такое. Газет дебилье начитается, видиков насмотрится...
- Тебя хоть в идеологический отдел, - диву давался Аркаша. - Газеты виноваты... Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.
- А уродам и не надо зеркало показывать! Я когда долго в зеркало смотрюсь - так моя рожа опротивеет, что к герлам боюсь...
Сабуров защемил газету дверью (хотя теперь-то дверное бренчание вряд ли его разбудит), приглушив Шуркину тираду:
- На беседке вчера... В евангелическую церковь... Узнали много темного... Не сделало вас богаче... Только бог... Индийская философия...
Бог - самый проверенный источник автоматизма, всем начальникам начальник.
Сабуров забрался под одеяло, с тревогой прислушиваясь, не возвращается ли боль. Взглянув на стеллаж с книгами, хотел было подумать: "Прощайте, друзья!" - но не стал, потому что ему был безразличен тот воображаемый свидетель, которому он обычно адресовал свои сарказмы. Услышал, как Игорь Святославович с собакой марширует по потолку. Проводы покойника. Сожрала-таки матушка-Россия, как чушка своего поросенка...
- Путь дал[cedilla]-ок у нас с тобою, - завел сосед, настойчиво напутствуя его: - Солдаты, в путь, в путь, в путь!
Вот и дождался его наконец серебристый комбинат. Сабуров и об этом подумал с полным безразличием, словно машинально глянул на часы и констатировал: половина шестого.
Было солнечное утро, но в освещении чудилось что-то диковинное (через несколько дней припомнил: тени ложились не в ту сторону, потому что на самом деле был вечер, и свет проникал через кухню). Из Натальиных глаз текли слезы, и он знал, что это такое, и слова ее ему были понятны - что же ты сделал и все остальное - но вызывали они в нем такой же отклик, как если бы она читала ему прошлогоднее расписание поездов. Он сумел спустить ноги (к каждой был словно привязан мешочек с песком) и попытался встать. Но сзади к нему тоже был привязан мешок пудов на пять. Он сделал еще одно усилие - нет, мешок не мог бы так злобно рвануть его за плечи и опрокинуть навзничь. Он перекатился на живот и встал сначала на колени, а потом, упираясь руками, начал подниматься. Наталья кинулась помочь ему, и он оглянулся, пытаясь понять, чего она от него хочет.
Она мешала ему, и он высвободил руку. Ударился об одну сторону косяка и тут же, откачнувшись, о другую. Наталья снова ухватилась за него, и он больше не препятствовал - пусть держится. В уборной никаких трудностей не возникло, только точность попадания требовала величайшей сосредоточенности. Добрался до кухни, свыкнувшись с тем, что Наталья так теперь и будет за него держаться, но, увидев, что делать ему там совершенно нечего (да еще кто-то незримый сидел на нем верхом), повез незримого обратно и в буквальном смысле слова завалился в постель.