Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Ближе к Витиной палате начали попадаться знакомые лица (а имен Сабуров, к стыду своему, запомнить никак не может), - поздоровавшись, не отводят глаз, будто ждут чего-то. Сабуров как бы мимоходом угощает ирисками, кое-кто благодарит, но смотреть все равно продолжают, - ужасно неловко "не замечать" этого.

- Витя не знаете где?

- Его восьмиклассник бьет, - буднично, как сказали бы: он стирает.

- Как же... надо же что-то...

Но заплаканный Витя уже шел навстречу, и Сабурова царапнуло, что Витя не бросился к нему, ища защиты и сочувствия, а, едва кивнув, прошел мимо умываться от слез. Вполне буднично прошел, и полотенце висело через плечо. Он не бросился к Сабурову, он ни от кого ничего не ждал.

А ведь если бы ждал - кто знает, может быть, ожиданием этим он пробудил бы и в Сабурове какой-то живой источник...

Зато другие, несколько фигурок, - не те ли, кто лучше помнит родного отца или мать? - как будто ждут от него чего-то. Чего наверняка нет у него за душой, и он чувствует себя обманщиком, внушившим детям какие-то надежды. Он уже раздал почти все ириски, а они по-прежнему терзают его своими выжидательными взглядами. Он, не зная, что сказать, начал расспрашивать, как жизнь, что интересного произошло, - и невыносимо слышать, с какой искренней готовностью они начинают отвечать на его пустопорожние вопросы. Что же за сила заставляет, переступая от нетерпения, повторять: "А я... а у меня...", пока не удастся вклиниться между чужими новостями:

- А я в лагере чуть не утонул - поднырнул под бревна - бац головой! не могу вынырнуть, тогда я напряг силы и...

- А меня Бражкин дернул за косу, а я повернулась и говорю: вот посмотришь, тебя бог накажет, а он как захохочет, а потом как спотыкнется!

Что за могущественная сила вызывает у человека абсолютно бескорыстное желание быть интересным для другого? Этим Наталья и оседлала своих подчиненных - ей ведь и вправду все интересны.

Витя, умытый и оттого несколько менее зареванный, увидев Сабурова в центре кружка, кажется, и сам почувствовал к нему некоторый интерес. Но только он пристроился к компании, как вихрем налетевшая черноглазая девочка изо всей силы огрела его ладонью по спине и затрясла ушибленной рукой, будто обжегшись. Витя тоже подскочил, но, свирепо обернувшись, разулыбался, и лопатками поводил от удара с каким-то покряхтывающим блаженством, словно в бане на полке. А маленькая разбойница выжидательно уставилась своими глазищами на Сабурова, - она была из тех, кто словно ждал от него чего-то.

- За что это тебя?

- Я ее опозорил, - блаженно объяснил Витя. - Я залез под лестницу и смотрю, а она идет. Я выскочил и кричу: у Большачихи трусы белые!

При этих словах Большачиха опять зыркнула на Сабурова, пытаясь угадать, какое впечатление на него произвела эта новость. Хорошая мордочка - живая, умненькая, - надолго ли ее хватит?

- Да, драться ты умеешь, - произнес не знавший, как ему реагировать, Сабуров.

- А я и материться умею, - доверительно придвинулась Большачиха. Хотите, заматерюсь?

- Я верю, верю. Это дело нехитрое.

- А вы расскажите что-нибудь. Про шпионов.

- Ну, про шпионов, так про шпионов. Слушайте. Только потом не жалуйтесь.

Смех. Предусмотренный смех.

- Сегодня утром мне нужно было кое-что найти в книгах. Но какие-то шпионы написали туда одну только жвачку.

Смех. Теперь непредусмотренный. Оказалось, что их рассмешило слово "жвачка", - Витя с застенчивым удовольствием даже повторил вполголоса: "Жвачка".

- А тем временем шпион, который живет надо мной, начал чем-то грохотать, потом долбить одним пальцем "Похоронный марш" на пианино, а потом еще и залил меня водой.

Дети осторожно смеются с оттенком недоумения, но глазенки блестят заинтересованно.

- Вот. Решил я тогда съездить к вам, пошел на троллейбусную остановку, а шпион, который должен был меня везти, не хотел отрываться от домино, и народу на остановке скопилось видимо-невидимо, стоять пришлось долго-предолго. Наконец шпион смилостивился и подъехал к остановке, но не совсем, немножко не доехал. И вся толпа шпионов как кинется!

- Они тоже были шпионы? - восторженно спрашивает Большачиха.

- А кто же еще! И едем мы, едем, а шпионы, которые строили эту дорогу, так уложили асфальт, что нас то и дело на выбоине подбрасывает. А шпион, который ремонтировал троллейбус, какую-то гайку под полом не довертел - троллейбус и сломался.

Все хохочут.

- А я тоже шпионка? - восхищенно сияя глазищами, спросила Большачиха.

- Конечно. Вон ты как Витю треснула!

- Так он ведь тоже шпион?

- Конечно - иначе зачем бы он тебя стал позорить.

- А есть кто-нибудь не шпион?

- Нету. Мы все шпионы. Но среди шпионов есть еще свои шпионы (понимаете? - из шпионов шпионы!) - так они уже называются жидомасоны. Эти страшнее всех.

- А какие они?

- Этого никто не знает. Потому что никто их никогда не видел. А от этого еще страшней.

Шутка получилась тяжеловатая, но глазенки блестят радостно. И Сабуров внезапно ляпнул: "Все на свете делается по распоряжению невидимого начальства", - и чуть не покраснел. Он от одиночества скоро начнет проповедовать птицам небесным...