Горбатый медведь. Книга 2

— Если твой знакомый останется в Мильве, — спокойно ответила тетя Катя, — то рано или поздно эти собаки дознаются и могут допросить его. А если этот человек не очень тверд, то его заставят сознаться на первом же допросе.

— Значит, ты думаешь, тетя Катя, что нужно бежать… этому человеку?

— Думаю — да.

— А куда?

— Мало ли городов и глухих мест. Верхотурье, например… Елабуга.

Маврик и Соня переглянулись. Потом переглянулись Екатерина Матвеевна и Соня. После этого Екатерине Матвеевне можно было ни о чем не спрашивать. Она сказала:

— А есть ближе место, если бы этот человек был нашей родней или твоим товарищем. Дымовка.

— Какая Дымовка?

— Разве ты забыл Дарью Семеновну, родную сестру твоей бабушки?

— Нет. Я помню. Помню и дедушку Василия Кукуева.

И он вспомнил бабушкины похороны. Вспомнил стариков Кукуевых, приезжавших из Дымовки. Тогда Дарья Семеновна сказала, что теперь она осталась его последней бабушкой. Хотя и двоюродной, но бабушкой. Чего же раздумывать? Но где искать далекую закамскую деревню Дымовку? Да и живы ли старики? Прошло с тех пор около восьми лет.

Об этом же думает тетя Катя. Последнее письмо от них она получила года два тому назад.

— Тетя Катя, я тебя очень, очень люблю и никогда не разлюблял. Если не считать этой осени. Да и то совсем немного.

За неожиданным признанием следуют объятия. Маврикий на минуточку становится маленьким Маврушечкой, а потом тут же взрослеет. И, повзрослев, говорит:

— Наверно, этому человеку не следует медлить.

И тетка отвечает:

— Промедление смерти подобно.

В тот же день Маврикий стал собираться на рыбалку. И мать не обратила на это никакого внимания. А отчиму, занятому падающими в цене деньгами, вовсе было не до пасынка.

Теперь, когда все было готово, Маврикий задумался, а что будет с матерью и главным образом с тетей Катей, когда узнают о побеге и окончательно заподозрят его во взрыве стены.

Умненькая Сонечка подсказала ему:

— Мавруша, ведь ты же бежишь к казакам, в оренбургские степи, где тебя никто не упрекнет в росте и дадут тебе коня, саблю и пику по твоим силам. Так и напиши своей тете Кате.

Так и было написано:

«Милая тетечка Катечка! Мне надоело быть виноватым за мой рост. Меня не приняли в МРГ, которую я люблю всей душой. Зная, что ты и мама не отпустите меня в оренбургские степи и не захотите, чтобы я стал оренбургским казаком, я вынужден теперь бежать тайком. Скажи об этом маме и попроси прощения за то, что взял без спроса немного денег царских и керенских и других, — я не знаю, какие там ходят. Прости меня, моя родная тетечка Катечка. Поцелуй за меня маму. Я еще прискачу с казацкой сотней помочь нашей непобедимой и великой мильвенской гвардии. Твой М. Толлин».

— Очень хорошо. Не надо и переписывать. Ошибки и пропущенные слова показывают, что ты волновался. Я сама снесу его Екатерине Матвеевне, а ты жди меня в семь утра у столба на второй версте, как условились.

III

Размышления старой жандармской ищейки Саламандры и совсем юного полицейского щенка Юрия Вишневецкого заставили заподозрить в участии во взрыве Толлина, имевшего доступ на третий этаж дома бывшей гимназии. Так как бесспорных доказательств у них не было и так как Маврикий Толлин пользовался личным покровительством командующего (теперь уже главнокомандующего, как будто что-то изменилось) Вахтерова, то, посоветовавшись с чинами пониже. Шитиков и Вишневецкий решили пригласить подозреваемого на место преступления, в библиотеку третьего этажа, и, смотря по тому, каков вид будет у этого не очень испытанного подрывника, повести дело дальше.

Шитиков и не сомневался, что желторотый герой тут же расплачется и начнет просить прощения.

Было уже поздно, когда план привода и начала допроса Толлина окончательно созрели. Шитиков не стал беспокоить ночью уважаемого начальника мильвенских финансов Непрелова, решил дождаться утра следующего дня.

И следующий день настал. Счастливые сны снились Саламандре. Он, предвкушая радость благополучного исхода дела, поднялся рано и стал прогуливаться по Купеческой, ныне Революционной улице.

Маврикий не выходил из дому. Уже все разошлись по делам, и уже сестру Маврика нянька вывела на прогулку, а он не показывался.

Тогда Шитиков спросил о нем у молодайки, которая ради пропитания нанялась в няньки к Непреловым.

— А они у нас с потемок еще ушли. На рыбалку, — ответила она.

— На какую такую рыбалку? — спросил Шитиков.

— На разную: кто попадет.

— А куда? — чуть не крикнул Шитиков.

— А вы не очень. Я к ним нанялась, а не к вам.

Шитиков ссутулился, улыбнулся, попросил прощения и ласково-ласково спросил:

— Куда?

— Известно куда! У них свой пруд, своя рыба на ферме.

Это соответствовало логике вещей. Шитиков тотчас помчался на конный двор за лошадью.

Простоватая нянька и не предполагала, какую услугу оказала она Маврикию, направив Шитикова в Омутиху, в противоположную от Камы сторону, куда лесами пробирался Маврик в сопровождении верной Сонечки.

Не знали они, что всего лишь несколько минут помогли им не встретиться с Саламандрой, который весь день будет рыскать по омутихинским лесам и болотам в поисках Толлина.