Горбатый медведь. Книга 2

Раб уважает откровенную плеть больше, нежели пряник на острие крючка. И нечего церемониться. Раба нужно вернуть в свои колодки, разъяснив, что такова неизбежность истории, ход событий, которые не могут быть изменены. Разве в России не достаточно образованных людей, которые могут придумать множество учений, теорий и доказать старую истину: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Кроме этого, можно обратиться к библейским и евангельским истинам. И если все это не поможет, если надежнейший Колчак и вернейший Деникин окажутся тоже мыльными пузырями, тогда нужно завязывать дипломатические и торговые связи с коммунистами. Это не столь приятно и далеко не приятно… И тем не менее надежнее всех Колчак, когда он так успешно рвется на запад. И ему нужно помогать. И помогали.

В Мильве нет только птичьего молока. Правда, нет и денег. Новых, колчаковских. Тоже очень и очень твердых и устойчивых, как ни одна валюта в мире. Потому что они, хотя и странного вида, продолговатые, как ярмарочные тещины языки, зато обеспечены золотым запасом. А золотой запас в руках адмирала Александра Васильевича Колчака. Вы слышите, как приятно ласкает русский слух—Александр Васильевич. Почти как царское имя. Правда, Колчак, Турчак, стульчак звучат не очень великодержавно. Да будет, будет вам… Был же Рюрик-дурик-болванюрик, и кланялись варяжскому болвану, величали князем, чтили, пронесли через историю Руси, не знавшего по-русски ни «мур-мур»… И ничего. Звучало даже рю-ри-ко-ви-чи. Может, зазвучит и колчаковичи. Конечно же, не колчаковцы. Это не по-русски. А колчаковичи — звучит. И на гербе колчан и стрелы. Можно и шлем. И что-нибудь из «Слова о полку Игореве». Например: «О, Русь!» — и хватит.

Удивительно оживленные и интересные разговоры происходили в воскресшем кружке доктора Комарова. Все, поголовно все считали, что возрождать абсолютную монархию это абсолютно неприемлемо для свободолюбивой и демократической России. Однако же царя или царицу, ограниченную двухпалатным или даже трехпалатным парламентом, это именно то, чего хотят все и даже бабы, торгующие на толкучке пирогами из настоящей крупчатки.

Так много умного, передового и смелого можно было услышать на вечерах в двенадцатикомнатной, освобожденной от вселенных Совдепом красноармеек, квартире.

Наконец-то все стало на свое место. И снова милые, ни к чему не обязывающие, ничто не провозглашающие песенки:

Ах, шарабан мой — Американка,А я девчонка и шарлатанка.

Не правда ли, мило? И какой чудесный рефрен:

Ах, шарабан мой, ах, шарабан…

Не будет денег, тебя продам.

Предельная ясность и такой оптимизм: «Не будет денег, тебя продам».

IV

У рабочих и служащих Мильвенского завода не было денег. В заводе работал только один электрический цех. Пользуясь даровой силой пруда, освещал дома богатых. Но и он грозил остановиться, так как некому и нечем было платить рабочим.

Воровство, порожденное разрухой, постепенно становилось бытовым явлением, которое даже оправдывалось окружающими. Воровали все, что имело сбыт. Появились приезжие скупщики из дальних и близких городов. Были в том числе и оптовые покупатели. Для них крали: электрические провода, олово, инструменты, сортовую сталь, ходовые болты, алюминиевые слитки, телефонный кабель и самое неожиданное, оказавшееся про запас в заводе. Теперь могли отвернуть и продать даже заводской свисток, если бы за него дали мало-мальски приличные деньги.

Сторожа завода стали главными ворами и посредниками воров. Неработающий рабочий, изнывая от безделья, оказывался подверженным всем порокам и, конечно, пьянству. Женщины, оставшиеся вдовами или солдатками, не отставали от мужчин. Появились увеселительные заведения, каких не знала Мильва.

Пересмотр нравственных норм сказался и на модах. Многие гимназистки очень скоро «выросли» из своих платьев. Рукава стали мешать девицам как никогда. И вообще считалось наиболее экономным покупать на платье ткани вдвое меньше, чем раньше.

Говорят, что одежда нередко бывает внутренним содержанием человека, вывернутым наружу. Если это так, то внутреннее содержание очень часто читалось по одежде настолько определенно, что знакомства и отношения укорачивались до нескольких часов.

Никогда Мильва не была такой бездельной, разгульной и пьяной. Случалось в старые годы приходить гулякам на бровях домой, но это масленичные или пасхальные эпизоды, а потом трезвела хмельная голова и руки обретали все свои золотые качества. А теперь каждый день в городском саду танцы-звонцы, как говорят в Мильве, или пляски-тряски.

Веселая Мильва выглядела оскорбительно и унизительно для всякого глаза старого мильвенца. Мильва-труженица, Мильва-семьянинка, блюстительница чистоты и святости супружеских отношений вдруг стала:

Мильва, Мильва, попляши,У тя ножки хороши.

Неслыханное дело — появились курящие девки. Нога на ногу и сигаретка в подкрасненных губах. Господи! Да уж лучше твой религиозный опиум, чем этот табак.