Горбун лорда Кромвеля

Закутавшись в плащи, мы вышли во двор и направились к церкви. Ночь стояла морозная, но безветренная, снег сверкал в лунном сиянии. Высокие окна церкви были освещены мягким светом свечей.

Войдя в церковь, я заметил, что ночью она выглядит иначе, чем при дневном свете. Своды ее тонули в темноте, и она казалась подобием огромной пещеры. Слабые отблески играли на покрытых росписью стенах. Лишь два островка света — один около алтарной перегородки на хорах, другой в боковой часовне — притягивали к себе взор. Догадавшись, что Синглтон, как мирянин, находится в менее возвышенном месте, я устремился к часовне, увлекая за собой Марка.

Открытый гроб стоял на столе. Его окружало девять или десять монахов, каждый держал в руке зажженную свечу. Эти фигуры в длинных темных одеяниях, с печальными и сосредоточенными лицами, выхваченными из темноты колеблющимся светом свечей, представляли собой таинственное, почти пугающее зрелище. Приблизившись, я узнал брата Ателстана; он торопливо опустил голову. Брат Джуд и брат Хью подвинулись, давая нам место у гроба.

Голова Синглтона была приставлена к туловищу и удерживалась в должном положении благодаря деревянной подставке. Глаза и рот его были закрыты, и если бы не багровая полоса на шее, могло бы показаться, что смерть его явилась результатом естественных причин. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть покойного, и тут же поспешно поднял голову, ибо запах тления, исходивший от тела, пересиливал даже распространяемый монахами запах затхлости. Синглтон был мертв уже целую неделю и теперь, извлеченный из склепа, стремительно разлагался. С важным видом кивнув монахам, я отошел от гроба на несколько шагов.

— Если хочешь, можешь остаться, а я иду спать, — шепотом сказал я Марку.

— Я тоже пойду, — ответил он. — Откровенно говоря, церемония не из приятных.

— Я хотел бы отдать последнюю дань Саймону Уэлплею. Но думаю, нас, мирян, не допустят к гробу послушника.

Марк кивнул, и мы двинулись к выходу. Из-за алтарной перегородки, где лежал усопший послушник, доносилось пение на латыни. Я узнал Псалом 94:

— Боже отмщений, Господи, Боже отмщений, яви Себя!

Несмотря на крайнюю усталость, я опять спал плохо. Спина моя мучительно ныла, и я лишь на короткое время впадал в тревожную дрему. Марк тоже спал беспокойно, беспрестанно стонал и бормотал. Лишь когда небо начало светлеть, я наконец забылся крепким сном, но уже через час меня разбудил Марк. Он был полностью одет.

— Господи Боже, — простонал я. — Что, уже пора вставать?

— Да, сэр, — ответил Марк. В тоне его по-прежнему ощущалась некая отчужденность.

Острая боль пронзила мою согбенную спину, когда я сел на кровати; я невольно поморщился.

— Что, сегодня утром ты не слышал никаких подозрительных звуков? — иронически осведомился я. Мне ничуть не хотелось подкусывать Марка, но непроницаемый вид, с которым он взял обыкновение говорить со мной, начинал меня раздражать.

— Честно говоря, всего несколько минут назад я слышал тот же самый звук, что и вчера, — холодно сказал Марк. — Сейчас он стих.

— Знаешь, я много думал над вчерашним рассказом брата Джерома. И вот что я тебе скажу. Мы не должны забывать, что имеем дело с безумцем. Скорее всего, сам он искренне верит в бредовые видения, о которых нам поведал. Именно поэтому слова его и звучат так убедительно.

Марк посмотрел мне прямо в глаза.

— Сэр, я далеко не уверен в том, что этот человек безумен. По-моему, душа его поражена великой скорбью, но рассудок остается ясным.

Возражения Марка расстроили меня; сам того не сознавая, я надеялся, что он убедит меня в справедливости моей догадки.

— Ну, так или иначе, все его россказни не имеют ношения к смерти Синглтона, — резко сказал я. — Возможно, вчера он пытался отвлечь наше внимание и скрыть то, что ему известно. А сейчас нам надо спешить. Дела не ждут.

— Да, сэр.

Пока я одевался и брился, Марк направился в кухню чтобы позаботиться о завтраке. Приближаясь к кухне по коридору, я услышал оживленные голоса — его и Элис.

— Лекарь не должен поручать вам такую тяжелую работу, — заявил Марк.

— Ничего, от работы я становлюсь сильнее, — возразила Элис. Я даже не представлял, что голос ее может звучать столь жизнерадостно. — Я хочу, чтобы руки у меня были такими же сильными и крепкими, как у мужчины.

— Но леди это вовсе ни к чему, — возразил Марк.

Ощутив уже знакомый укол ревности, я вошел в кухню, заранее предупредив о своем появлении покашливанием. Марк, сияя улыбкой, сидел за столом, а Элис расставляла на полках каменные урны, которые и в самом деле выглядели весьма увесистыми.

— Доброе утро, Элис. Марк, будь добр, отнеси эти письма аббату. И скажи, что документы о продаже земельных владений я пока оставлю у себя.

— Хорошо, сэр.