Горбун лорда Кромвеля

Комната, в которую он меня привел, имела чрезвычайно убогий вид. Было понятно, что некогда она служила мастерской, поскольку представляла собой длинное помещение с низкими потолками, каменные стены которого почернели от многолетней сажи. Столярный верстак ныне служил столом. В комнате было холодно, ибо исходящий от нескольких окаменевших угольков огонек давал столько же тепла, сколько и дыма. Кроме верстака, нескольких поломанных стульев и соломенных матрацев, никакой другой мебели не было. Возле огня ютилось трое тощих ребятишек с мамой, которая качала на руках кашляющего младенца. Когда я вошел, они хмуро и безучастно поглядев на меня. Единственным источником света было маленькое окно в дальнем конце комнаты, которое в свое время служило витриной магазина. Внутри царил полумрак. Едва я вошел, как в нос мне ударил едкий запах дыма, смешанного с мочой. Словом, представшая предо мной удручающая картина вмиг наполнила мое сердце щемящей горечью и тоской.

— Давно вы здесь обитаете? — осведомился я у молодого мужчины.

— Восемнадцать месяцев. С того времени, как умер старый владелец. Человек, который купил этот дом позволил нам пожить в этой комнате. В спальных покоях, тех, что находятся наверху, живет другая семья. А сам землевладелец господин Плэсид проживает в Стрэнде.

— Вы знаете, кем был сын старого владельца?

— Да, сэр. Марк Смитон, который согрешил с великой блудницей.

— Насколько я понимаю, этот дом наследники Смитона продали господину Плэсиду. А вы не знаете, кто именно это сделал?

— Наследницей была одна пожилая дама. Когда мы сюда въехали, то вон там лежала куча вещей господина Смитона. Всякая всячина, в том числе одежда, серебряная чаша и меч…

— Меч?

— Да, сэр. Они лежали в одной куче. — Молодой человек указал на угол. — Господин Плэсид сказал, что за ними приедет сестра Смитона и заберет их. Поверьте, мы к ним даже не прикасались. Боялись, что нас могут отсюда выставить вон.

— Мы их не трогали! — воскликнула сидящая у огня молодая женщина; у нее вновь раскашлялся ребенок, и она прижала его к себе. — Тихо, тихо, Страх-Божий.

Я трудом сдерживал внезапно нахлынувшее на меня волнение.

— Вы говорите, одна пожилая дама? И когда она сюда приезжала?

— Несколько недель назад. Она сама из какой-то деревни. Мне показалось, что в Лондоне ей было неуютно. С ней вместе был служитель закона.

— А вы, часом, не помните, как ее зовут? — поспешно спросил я. — Или хотя бы в какой части страны она проживает? Может, место ее обитания называется Скарнси?

Он покачал головой.

— Прошу прощения, сэр. Но я помню только то, что она прибыла из какой-то деревни. Она была невысокого роста, тучная, русоволосая. На вид я бы дал ей больше пятидесяти. Она почти все время молчала. Потом они забрали свои вещи, в том числе меч, и ушли.

— А вы не помните имени того человека, с которым она приезжала?

— Нет, сэр. Помню только, что, когда он вручил ей в руки меч, она посетовала на то, что у нее нет сына, которому она могла бы его передать.

— Что ж, очень хорошо. Мне бы только хотелось, чтобы вы взглянули на меч, который сейчас находится у меня. Нет, не волнуйтесь. Я собираюсь его достать только затем, чтобы показать его вам. Скажите, не этот ли самый меч тогда забрала с собой упомянутая вами дама?

При этих словах я положил орудие убийства на верстак.

Молодой человек стал внимательно его рассматривать, а сидевшая у огня женщина, продолжая качать ребенка, встала и подошла к нам.

— На первый взгляд он точь-в-точь такой, как тот, — прищурившись, сказала она. — Сэр, мы вытаскивали его из ножен только из любопытства. Уверяю вас, мы ничего с ним не делали. Да, конечно, это он. Узнаю эту золотую рукоять, да и эти значки тоже. Это точно он.

— Мы были уверены, что это дорогая вещь, — добавил мужчина. — Правда же, Элизабет?

Я положил меч в ножны.

— Благодарю вас обоих. Вы оказали мне неоценимую услугу. Мне очень жаль, что у вас болен ребенок.

Я потянулся, чтобы к нему прикоснуться, но женщина, в предупредительном жесте подняв руку, меня остановила:

— Не надо ее гладить, сэр. Ее жизнь висит на волоске. Она не оправится от кашля. У нее горячка. От этой болезни мы уже потеряли одного ребенка. Тихо, тихо, Страх-Божий.

— У нее какое-то странное имя.

— Его дал ей наш викарий. Большой сторонник реформ. Он утверждает, что, если мы будем давать детям такие имена, это поможет нашей жизни в миру. Идите сюда, дети. Станьте прямо.

Трое ребятишек с раздутыми от голода животами и тощими ногами выстроились перед нами в ряд, после чего их отец, поочередно указывая на них пальцем, произнес:

— Усердие, Настойчивость, Покорность.

Я кивнул и сказал:

— Каждый из них заслужил по шесть пенсов. А вам за помощь три шиллинга.

Я отсчитал необходимую сумму денег и передал ее им.

Дети охотно схватили свои монеты, а мать с отцом от неожиданно свалившейся на них удачи не могли вымолвить ни слова в ответ. Потрясенный увиденным зрелищем, я развернулся и поспешно покинул нищенское жилище, после чего взобрался на лошадь и поехал прочь.