Горбун лорда Кромвеля

— Благодарю вас. Я слыхал, что послушник Уэлплей помогал вам работать с хором.

— Да. До того как его сослали в конюшни, мерзнуть и надрываться, сгребая навоз, — с горечью ответил брат Габриель. Потом, словно спохватившись, он добавил более мягко: — Он очень талантливый юноша, хотя порой относится к делу с излишним пылом. — Взгляд беспокойных глаз монаха устремился на меня. — Простите, сэр, но я знаю, вы остановились в лазарете. Возможно, вам известно, как себя чувствует послушник Уэлплей?

— Брат Гай надеется, что скоро он пойдет на поправку.

— Слава Богу. — Брат Габриель осенил себя крестом. — Мне так жаль бедного мальчика.

Когда мы с братом Габриелем вновь оказались в нефе, монах немного оживился; он с воодушевлением рассказывал мне об истории той или иной статуи, архитектуре здания и способе производства цветных витражных стекол. Казалось, в разговорах о столь близких его сердцу предметах он позабыл о своих тревогах; мысль о том, что я, убежденный реформатор, могу не разделять его восторгов, ему и в голову не приходила. Первое мое впечатление о брате Габриеле как о человеке простодушном и бесхитростном лишь подтвердилось после беседы с ним. Но именно из таких людей зачастую выходят религиозные фанатики. Окинув взглядом высокую, крепко сбитую фигуру брата Габриеля, я вновь убедился — у него достаточно сил, чтобы нанести удар мечом. Правда, пальцы у него были длинные и тонкие, зато запястья — широкие и мощные.

— Скажите, брат Габриель, а вы давно поступили в монастырь? — осведомился я.

— Я принял постриг в возрасте девятнадцати лет. Никакой другой жизни я не знаю. И никогда не желал узнать.

Брат Габриель остановился у ниши, где возвышался пустой каменный пьедестал, покрытый черной тканью. У стены я заметил целую гору палок и костылей, которые обычно используют калеки; тут же валялся корсет из тех, что обычно надевают на горбатых детей пытаясь их выпрямить; я сам носил такой, хотя он и не принес мне ни малейшей пользы.

— Здесь находилась длань Раскаявшегося Вора, — со вздохом сообщил брат Габриель. — Утрата чудодейственных мощей — это большое несчастье для нашей обители. Благодаря этой святыне множество недужных обрели исцеление.

При этих словах он не удержался и скользнул взглядом по моей горбатой спине, потом поспешно отвел глаза и указал на груду костылей.

— Все это оставили люди, которых исцелило прикосновение к святым мощам. Они более не нуждались ни в костылях, ни в палках и оставили их здесь в знак благодарности.

— А как долго эти мощи находились в вашем монастыре?

— Их привезли из Франции монахи, которые в тысяча восемьдесят седьмом году основали монастырь Святого Доната. В течение нескольких веков мощи находились во Франции, а до этого в Риме — тоже в течение столетий.

— Я полагаю, ларец, в котором хранились мощи, обладал немалой ценностью. Мне сказали, он был сделан из золота и украшен крупными изумрудами.

— Видите ли, люди, исцелившиеся благодаря святым мощам, были счастливы заплатить за это. Когда, согласно новым распоряжениям, мы запретили оставлять деньги за поклонение чудодейственной реликвии, паломники были разочарованы.

— Насколько я понимаю, ларец был довольно большой?

— Да, — кивнул брат Габриель. — В библиотеке хранится его изображение. Если хотите, мы можем его посмотреть.

— Не премину взглянуть. Благодарю вас, брат Габриель. Скажите мне, а кто обнаружил пропажу мощей?

— Я. И именно я первым увидел, что алтарь осквернен.

— Прошу вас, расскажите мне, как все это случилось.

Я уселся на выступ одной из колонн. Сегодня спина беспокоила меня немного меньше, но я знал, что слишком долгое пребывание на ногах пойдет мне во вред.

— Я поднялся в пять, как всегда, и отправился в церковь, чтобы приготовить все к заутрене. Ночью здесь горит лишь несколько свечей перед статуями, поэтому мы с моим помощником, братом Эндрю, не сразу заметили неладное. Первым делом мы отправились на хоры. Брат Эндрю зажег свечи, а я достал книги, в которых содержатся утренние молитвы. Тут брат Эндрю заметил следы крови на полу. Кровавый след вел… — брат Габриель вздрогнул и сокрушенно вздохнул, — в алтарную часть. Там, на столе перед главным алтарем, лежал черный петух с перерезанным горлом. Весь алтарь был осыпан черными окровавленными перьями. А по обеим сторонам от сатанинского жертвоприношения горели свечи. Не приведи Господи вновь увидать что-нибудь подобное! — заключил он и перекрестился.

— Вы покажете мне, где это случилось, брат Габриель?

Просьба моя привела монаха в некоторое замешательство.

— После осквернения церковь была освящена, — сообщил он. — И мне не хотелось бы вновь обсуждать столь богомерзкое кощунство у алтаря.

— Тем не менее я попрошу вас провести меня на место преступления.

С явной неохотой брат Габриель провел меня на хоры. На память мне пришло замечание Гудхэпса о том, что монахи куда больше расстроены осквернением церкви, чем смертью Синглтона.

На хорах стояли две длинные деревянные скамьи, почерневшие от времени и покрытые причудливой резьбой. Брат Габриель указал на выложенный плиткой пол между ними.