Читаем Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик полностью

— Слушай меня внимательно… — Вильсон говорил с трудом. В двух словах он рассказал, что случилось, я понял, к каким последствиям могло привести происшествие.

— Восхищён твоим мужеством, — тихо сказал я.

— Не надо… — с искривленным от боли лицом тихо выдавил Вильсон, — бери скорее рацию и вези меня в больницу. У меня рана на голове. Если соскочит шляпа, весь буду в крови…

По плану Лондона я быстро отыскал ближайшую больницу. Вильсон наотрез отказался от того, чтобы я довёл его до приёмного покоя, и, пошатываясь, сам побрёл туда: «Скажу, что врезался на велосипеде в телеграфный столб и меня довёз до больницы незнакомый автомобилист». Мы договорились об условленной фразе, которую Вильсон попросит передать справляющемуся о его здоровье по телефону «господину Ньюмену». Эта фраза означала бы, что ему очень плохо и что «родственникам» следует его посетить.

К счастью, условная фраза не понадобилась. Вскоре Вильсон встал на ноги. А потом пришла пора расстаться. Мы попрощались в уединённом загородном ресторане в местечке Кобэм недалеко от Лондона. Кормили там по английским понятиям недурно, а в будние дни по вечерам бывало мало посетителей.

Мы проработали вместе больше двух лет.

— Ну, Кен, до встречи в Москве, — поднял я рюмку.

— До встречи, Гордон.

Два года в подполье — что-то значит. Расставаться было грустно. Но мы улыбались друг другу. Шутили. Я предложил:

— Увидимся дома, нацепим на грудь табличку с кодовым именем и всеми фамилиями, под которыми работали за рубежом.

— Боюсь, длинный список выйдет, — невесело усмехнулся Вильсон. — Когда-то ещё будем вместе?

Обратно в город ехали молча. Я сидел за рулем, Вильсон вглядывался в дома лондонских окраин, как бы прощаясь с ними.

— Поищи что-нибудь, — попросил я, включая приемник.

Вильсон поймал джаз. «Сегодня мы с тобой расстаемся навсегда, — выводил низкий хрипловатый баритон. — Ты скажешь прощай, и нас проглотит вечность».

— Что за чертовщина! — усмехнулся Вильсон. Но тут в грустную мелодию вдруг ворвался голос диктора.

— Экстренное сообщение, — сказал он, и в голосе его не было обычной бесстрастной интонации. — Экстренное сообщение. Москва передает: в Советском Союзе запущен первый искусственный спутник Земли!

Слово «спутник» диктор произнес по-русски, старательно выговаривая незнакомое сочетание букв.

Тут же передали запись его сигналов: «бип, бип, бип».

— Притормози, — попросил Вильсон. Остановив машину, мы тихо сидели и слушали эти таинственные сигналы, показавшиеся нам самой замечательной музыкой на свете.

— Видишь, в английском языке появилось новое слово «спутник», — прервал молчание Вильсон.

Настроение у нас было прекрасное.

После отъезда Вильсона работы, естественно, стало значительно больше. В Центре решили помощника мне не присылать. А тут как назло вскоре стали хорошо идти коммерческие дела бизнесмена Лонсдейла, я был вынужден часто задерживаться на работе после пяти вечера, а также непрерывно колесить по стране.

В апреле 1958 года мне пришлось срочно выехать по коммерческим делам в Северный Уэльс, в небольшое местечко Святой Осаф. В этом живописном городке жил один из покупателей фирмы. Он приобрёл у нас двадцать торговых автоматов, но вскоре заболел и обслуживать их не смог. Безработные автоматы, естественно, не приносили владельцу никакого дохода. Тем не менее ему приходилось ежемесячно вносить очередные платежи, погашая задолженность. Случай был довольно заурядный — в погоне за призраком богатства многие оказывались в подобных ситуациях. Но тут дело осложнялось тем, что мой клиент вложил большую для него сумму ещё в одно дело и тут же оказался на грани банкротства. Ему грозили суд и опись имущества, и он решил спасти всё, что можно было спасти. Автоматы он скрыть не мог и хотел сбыть их побыстрее. После чего ему было бы значительно легче утаить деньги от специального суда по делам о банкротстве.

Когда незнакомый мне господин позвонил в Лондон и, не входя в объяснение причин, предложил купить у него почти уже оплаченные им автоматы меньше чем за 20 процентов их первоначальной стоимости, я легко сообразил, чем было вызвано столь выгодное предложение.

От Лондона до Святого Осафа по шоссе около трёхсот километров. Я отправился в путь в тот же вечер. Километров через двести остановился — уже была ночь — в небольшой гостинице, надеялся выехать оттуда утром. Однако глубокой ночью проснулся от невыносимой боли в пальце правой руки. Еще вечером палец начал побаливать, но я постарался не обращать на это внимания.

Боль была острой, о сне не приходилось и думать. Но уже в пять утра я был за рулём. По дороге в Святой Осаф остановился в так называемом «транспортном кафе» — такие обычно открыты круглые сутки. Позавтракал, стараясь провести за столом как можно больше времени.

В 8.30 утра — весьма необычное время для коммерческих сделок, но ждать я больше был не в силах — уже был у незадачливого покупателя.

«Наверное, мелкий лавочник, одержимый желанием побыстрее разбогатеть».

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное