Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик

— Время истекает. Можно задать вам два вопроса?

— Пожалуйста, но только помните, что вы не имеете права публиковать мои ответы.

— Первый вопрос: сегодня присяжные заседатели вынесут свое решение. Как вы настроены — оптимистически или пессимистически?

— Ни так, ни эдак.

— А как же?

— Реалистически.

— А как это понять?

— Вы присутствовали на всех заседаниях суда. Понимайте, как хотите. — Мне не хотелось продолжать бесполезный разговор.

— Второй вопрос: ваша самая любимая женщина?

— Жена. Кто же ещё?

Гарднер разочарованно вздохнул. Ответ был явно не для «Пипл». Крупная воскресная газета потчевала читателей всевозможными сенсациями, Кен же был её главным «разгребателем грязи» — иначе говоря, поставлял на полосы сенсационные материалы: секс, убийства, коррупцию, бракоразводные процессы «звезд» и так далее. Целыми днями рыскал он в поиске нужных людей, кого надо угощал, кому надо платил, а вернувшись ночью в номер гостиницы, тут же садился за пишущую машинку, выколачивая к утру два десятка страниц. Работоспособность он поддерживал при помощи виски с содовой.

Наконец машина британского правосудия подкатила к заранее намеченному рубежу. Оставалась лишь маленькая «формальность»: вынести подсудимым приговор.

22 марта 1961 года газета «Дейли мэйл» в репортаже о седьмом дне процесса писала:

«Затем он (Лонсдейл. — Ред.) обернулся к жюри, все члены которого были мужчины, и на безупречном английском языке с чётко выраженным американским акцентом зачитал свое заранее заготовленное заявление. Из этого заявления следовало, что никто из арестованных не находился с ним ни в какой преступной связи и что если суд на основании имеющихся у него улик посчитает обвинение доказанным, то виновным является (будет) только он, какие бы последствия для него это ни повлекло».

Впоследствии Конон Молодый, мотивируя такое заявление, говорил:

— Я вообще считал полезным укрепление морального состояния арестованных… и что на советских разведчиков всегда можно положиться, думал, что в конечном итоге мой поступок произведёт на общественное мнение положительное впечатление и покажет наше моральное превосходство…

23 марта Верховный судья лорд Паркер несколько часов кряду резюмировал ход процесса для присяжных заседателей, чтобы «помочь» им прийти к правильному решению. Он всячески подчёркивал всё, что говорило не в пользу обвиняемых, и искусно обходил слабости обвинения. Теперь он мог снять с себя маску беспристрастной Фемиды и обличать, обличать. Все, что свидетельствовало в пользу подсудимых, упоминалось им с язвительной иронией. Малейший довод против них преподносился тоном столь зловещим, что присяжные заседатели уже могли не сомневаться: им предстоит решить судьбу людей, едва не погубивших Великобританию…

Наконец присяжные заседатели ушли совещаться. Публика освободила зал. Подсудимых отвели в камеры. Журналисты гадали в кулуарах, сколько каждому из них «влепят».

Я сидел в камере — один на один со своими мыслями. О чём я думал в эти минуты?

О том, что четырнадцать лет каторжной тюрьмы — такой срок полагался мне по всем канонам английского судопроизводства — вдали от Родины, семьи, близких людей, четырнадцать лет одиночки — это не сладко.

Теперь главным действующим лицом процесса были присяжные. Но, видимо, среди них возникли разногласия, потому что, вместо того чтобы вынести свое краткое: «Да, виновны», старшина присяжных попросил верховного судью разъяснить, можно ли при обвинении в сговоре принять решение, что один из обвиняемых невиновен. Лорд Паркер тут же дал «чёткий и краткий» ответ, продолжавшийся каких-нибудь полчаса.

Хотя у меня было юридическое образование и я не пропустил ни слова из пространной речи судьи, но так и не понял смысла ответа: то ли «да», то ли «нет». Я спросил об этом у Харда. Хард неопределённо пожал плечами:

— Это очень сложный вопрос…

— Что же могут понять присяжные, если даже юрист не понимает сути ответа Паркера?

— Да разве смог бы он стать верховным судьей, если б его ответы были вразумительными? — ответил Хард.

Подсудимых снова увели в камеры. «Значит, — подумал я, — мне присяжные уже вынесли приговор, а разногласия возникли по делу кого-то из других подсудимых…» Я не догадывался, что через несколько минут мне придётся пережить жестокий удар.

Снова нас повели в зал. Судья, исполненный важности и значительности момента, спросил старшину присяжных, пришли ли они к какому-либо решению. Старшина ответил: да, пришли и тут же зачитал протокол: все обвиняемые признаны виновными в тайном сговоре с целью нарушить закон о сохранении государственной тайны.