Гордость и гордыня

Их приняла мисс Дарси, сидевшая там с миссис Хэрст, мисс Бингли и дамой, опекавшей ее в Лондоне. Джорджиана встретила их очень любезно, но с той стеснительностью, которая, хотя ее причиной были застенчивость и страх допустить какой-нибудь промах, легко могла показаться тем, кто считал себя неровней ей, свидетельством гордости и высокомерия. Миссис Гардинер и ее племянница, однако, прекрасно понимали, что она чувствует, и жалели ее.

Миссис Хэрст и мисс Бингли удостоили их лишь самым легким реверансом, и, когда все сели, на минуту воцарилось молчание – неловкое, как всегда в подобных случаях. Первой его нарушила миссис Эннесли, приятного вида дама, чья попытка завязать разговор доказывала ее истинную благовоспитанность в сравнении с миссис Хэрст и мисс Бингли. Миссис Гардинер тотчас ей ответила, и с некоторой помощью Элизабет они продолжали поддерживать беседу. Судя по лицу мисс Дарси, ей очень хотелось преодолеть робость и присоединиться к ним, порой она даже отваживалась на коротенькую фразу, когда почти не было опасности, что ее услышат.

Элизабет вскоре заметила, что мисс Бингли пристально наблюдает за ней, и стоило ей произнести хоть слово и особенно обратиться с вопросом к мисс Дарси, как мисс Бингли сразу настораживалась. Впрочем, это не помешало бы ее попыткам разговорить юную барышню, если бы они сидели поближе друг к другу. Однако она не жалела, что избавлена от такой необходимости, так как была поглощена своими мыслями. Она ожидала, что вот-вот в гостиную войдет кто-нибудь из джентльменов, и надеялась, и страшилась, что между ними будет хозяин дома. И не могла решить, что было сильнее – надежда или страх. Просидев так четверть часа и ни разу не услышав голоса мисс Бингли, Элизабет очнулась от своих мыслей, когда та ледяным тоном осведомилась о здоровье ее родителей и сестер. Она ответила с такой же холодностью и краткостью, и мисс Бингли вновь замолчала.

Следующее разнообразие в их визит внесло появление лакеев, внесших блюда с холодным мясом, тортом и отборнейшими разнообразными фруктами этого времени года. Однако произошло это лишь после того, как миссис Эннесли много раз посмотрела на мисс Дарси с многозначительной улыбкой, напоминая ей о ее обязанностях хозяйки дома. Теперь хотя бы для общества нашлось занятие: пусть разговаривать они все не могли, зато все могли есть, и соблазнительные пирамиды нектаринов, персиков и винограда скоро собрали их вокруг стола.

Вот тут-то Элизабет и представился прекрасный случай решить, надеялась ли она, или страшилась увидеть мистера Дарси, по тому, какое чувство возобладало, когда он вошел. A тогда, хотя ей только что казалось, что надежда была сильнее, она тут же пожалела о его приходе.

Он некоторое время провел на берегу речки с мистером Гардинером, который в обществе двух-трех джентльменов, гостивших в Пемберли, занимался ужением, но расстался с ним, едва услышав, что супруга и племянница последнего как раз теперь находятся в обществе Джорджианы. Едва он вошел, как Элизабет благоразумно решила держаться непринужденно и безмятежно – решение тем более необходимое, хотя, пожалуй, тем труднее выполнимое из-за того, что у всех присутствующих были кое-какие подозрения на их счет, и едва он вошел в комнату, как все глаза устремились на него, чтобы подмечать, как он будет себя вести. И особенный интерес был написан на лице мисс Бингли – его не прятали даже улыбки, с какими она обращалась к предметам своего любопытства, так как ревность еще не ввергла ее в полное отчаяние и она отнюдь не перестала оказывать мистеру Дарси самые лестные знаки внимания. C появлением брата мисс Дарси стала чуть более разговорчивой, и Элизабет заметила, что ему очень хотелось бы сблизить их и что он всячески поддерживает их попытки вступить в разговор. Заметила это и мисс Бингли, и с неосторожностью, вызванной злобой, она воспользовалась первым случаем, чтобы осведомиться с вежливостью, более походившей на насмешку:

– Скажите, мисс Элиза, верно ли, что ***ширский полк покинул Меритон? Какая потеря для вашей семьи!