Гордость и гордыня

Глава 36

Элизабет, когда мистер Дарси отдал ей это письмо, не предполагала, что в нем он вновь попросит ее стать его женой, и не строила догадок о его содержании. Однако нетрудно вообразить, какой интерес оно в ней тотчас возбудило и какую бурю противоречивых чувств вызвало. Чувства эти трудно поддаются определению. Сначала изумление, едва она поняла, что он полагает, будто ему есть извинения; она пребывала в полном убеждении, что правдивых объяснений быть не может, кроме тех, в которых стыд не позволит признаться. O событиях в Недерфилде она начала читать в сильнейшем предубеждении против всего, что он мог написать. Читала она с такой жадностью, что почти утратила способность понимать читаемое, и с таким нетерпением торопилась узнать таящееся в следующей фразе, что не вникала в смысл той, которую пробегала глазами. Его уверенность в безразличии ее сестры к Бингли она тут же сочла ложью, а указание на истинные и гораздо худшие возражения против их брака так ее разгневало, что уничтожило всякое намерение быть к нему беспристрастной. Он не выразил сожаления о своих поступках, которое могло бы ее смягчить: в его словах не было ни намека на раскаяние, лишь одно высокомерие. Лишь гордыня и бесчувственность.

Но, когда он перешел к мистеру Уикхему, она с несколько большим вниманием начала читать описание поступков, которое, будь оно правдивым, опровергало каждое лелеемое ею мнение о достоинствах этого молодого человека. И ведь описание это во многом почти совпадало с тем, что она услышала от самого мистера Уикхема! Ее чувства возмутились еще больше, и определить их было бы совсем затруднительно. Элизабет изнемогала от удивления, дурных предчувствий и даже ужаса. Ей хотелось все опровергнуть, и она непрестанно восклицала:

— Какая ложь! Этого не может быть! Разумеется, это гнусные выдумки!

A когда дочла письмо, почти совершенно не поняв последнюю страницу, то поспешно спрятала его и поклялась, что не верит ему, что больше никогда на него даже не взглянет.

B полном смятении, не в силах ни на чем сосредоточить мысли, Элизабет продолжала идти вперед; но не совладала с собой, и через полминуты письмо было вновь развернуто. Взяв себя в руки, насколько ей удалось, она вновь с мукой начала перечитывать все, что касалось Уикхема, и заставляла себя вдумываться в смысл каждой фразы. Рассказ о его отношениях с владельцами Пемберли точно совпадал с его собственным рассказом. И упоминание о доброте к нему покойного мистера Дарси, хотя раньше она не знала ее полной меры, также не противоречило его словам. До этого места оба рассказа подтверждали друг друга, однако, когда речь зашла о завещании, несовпадение было разительным. То, что говорил Уикхем о приходе, запечатлелось у нее в памяти. Припоминая самые его выражения, она не могла не почувствовать, что кто-то из двоих бессовестно лжет, и на мгновение утешилась мыслью, что оказалась права в своих подозрениях. Однако, вновь и вновь с глубоким вниманием перечитывая описание того, что последовало за отказом Уикхема от прихода, о получении им взамен такой внушительной суммы, как три тысячи фунтом, она опять заколебалась, сложила письмо и взвесила каждую подробность, как она надеялась, с полной беспристрастностью, обдумала правдоподобность каждого утверждения, но без всякого успеха.

C обеих сторон были лишь слова. И она вновь развернула письмо. Однако каждая строка все яснее доказывала, что дело, которое, по ее убеждению, никакие ухищрения не могли бы обернуть так, чтобы поведение мистера Дарси предстало в ином свете, чем в самом черном, получало объяснение, с начала и до конца делающее это поведение безупречным.

Мотовство и шалопайство, которые он не постеснялся приписать мистеру Уикхему, ее глубоко потрясли. Тем более что она не находила никаких доказательств их лживости. Она ничего не знала о мистере Уикхеме до его поступления в ***полк по совету молодого человека, который, случайно встретив его в столице, возобновил шапочное с ним знакомство. B Хартфордшире о его прежней жизни знали только из его собственных рассказов. Что до истинного его характера, то даже будь у нее возможность навести о нем справки, она не стала бы этого делать. Его наружность, голос, манеры незамедлительно позволили приписать ему все возможные добродетели. Она попыталась припомнить хотя бы один пример доброты, какое-нибудь подтверждение чести или благородства, которые могли бы оградить его от нападок мистера Дарси. Или хотя бы доказательство истинной порядочности, которая могла бы искупить случайные ошибки юности, которыми ей хотелось бы счесть то, что мистер Дарси описал как многолетнюю склонность к праздности и порочности. Но ни единое подобное воспоминание ее не поддержало. Она словно видела его перед собой столь обворожительного и лицом, и манерами, но не сумела вспомнить ничего, говорящего в его пользу, кроме расположения, которое он снискал в Меритоне и у окрестных помещиков, да дружеского отношения к нему других офицеров, завоеванного его веселостью и непринужденностью.