Горе побежденным

Именно этот «камешек», но таковым не являющийся в сравнении с «Жемчугом» и «Изумрудом», изначально был построен для адмирала Алексеева, как яхта наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, и вчера стал по его воле штабным кораблем. Сюда переместились все флагманские специалисты, бывшие при вице-адмирале Рожественском, так и его прежний штаб, состоящий из лейтенанта барона Косинского, мичмана «светлейшего» князя Ливена, и подполковника Осипова, которого за доброту матросы «Осляби» именовали «Борода». Специалист знающий, таких штурманов поискать, и многим на эскадре мог дать фору. Так что с полковником КШФ Филипповским он сработался быстро, и вместе начали трудиться, будто молодость вспомнили, не зная ночного отдыха.

— Энквисту готовую прокладку курса надо дать, со всеми расчетами, иначе он транспорта хрен знает куда заведет, хоть на Аляску, и оправданий для себя массу найдет, — пробормотал Фелькерзам, закуривая папиросу. Расположился он на ночь, со всеми удобствами, ранее немыслимыми — спальня выше похвал, совмещена с гальюном и ванной, да еще на корме. В кабинете расположился флаг-капитан Клапье, со старшими флаг-офицерами, там всем места для работы хватило. А вот большой адмиральский салон стал «мозгом» эскадры — роскошная обстановка там исчезла, все за несколько часов пропиталось по-настоящему рабочей атмосферой.

— Надеюсь, теперь все пойдет по-иному. И не придется кровавые сопли утирать и жалобно скулить, — Фелькерзам откинул голову на мягкий валик и принялся размышлять.

Штаб стал вполне нормальным органом управления эскадрой, и теперь занят тем делом, для которого и предназначен. А то, прости господи, в канцелярию превратился, бумажки только подшивать горазды. Все для вящей отчетности, и эта орда из двух десятков офицеров просто заполонила флагманский броненосец «Князь Суворов», так что пришлось распихивать специалистов по одному по другим кораблям.

И в голову Зиновия Петровича мысль простая не пришла — как их для ежедневной и правильной работы задействовать?!

Все же вице-адмирал с его самодурством и нежеланием прислушаться к иному мнению, которое он априори считал ошибочным, а только свое исключительно правильным, потерпел поражение в Цусимском сражении уже в октябре при выходе 1-й Тихоокеанской эскадры из Либавы. И не было ответа на один вопрос — неужели он действительно считал, что в одиночку гораздо умнее, чем десятки командиров и специалистов, которых было можно и нужно привлечь к работе. Скинуть с собственных плеч чудовищную ношу на других, что с радостью бы приняли часть груза ответственности на себя. Но такого не произошло — недаром психологи придумали для таких начальников, буквально одержимых комплексом своей непогрешимости и исключительности, особые термины.

— Нормальная рабочая атмосфера стоит, спорят, доказывают — но решения вырабатывают, а я буду принимать лучшее, — еле слышно сказал Дмитрий Густавович и тяжело поднялся с дивана — все же после затяжной болезни он был еще слабый. И медленно ступая, вышел из спальни, которая при нем превратилась в многофункциональное помещение.

В кабинете оба флаг-штурмана работали над картами и приказами, им помогали три офицера со скромным набором звездочек на погонах. И два писаря, что безостановочно строчили приказы для каждого транспорта — ведь каждый капитан, перефразируя изречение великого Суворова, должен досконально знать свой маневр и цель похода, а не быть вовлеченным в дело, о котором ничего не знает.

Тем более, милый Оскар Адольфович все может напутать, недаром у него есть постоянный вопрос, который он любит задавать своим штабным — «а все ли будет хорошо?»

В салоне кипело «сражение», пока только на больших планшетах, закрепленных на стене, а корабли отмечались воткнутыми в картон булавками. Руководил «баталией» сам начальник штаба, а все артиллерийские офицеры, включая примкнувшего «летописца» капитана 2 ранга Семенова, участника боя в Желтом море. «Война» шла нешуточная — высчитывался правильный курс и дистанция, скорость, причем «синие» булавки выполняли пока еще неизвестную «петлю Того».

Этот маневр русские офицеры посчитали откровенно безумным, но так как у Клапье де Колонга на этот счет имелось собственное мнение, и он его отстаивал в полной уверенности, что так оно и будет, причем яростно, то сейчас отрабатывали и его. Противодействие изображалось уже красными булавками, и схема напоминала вроде «кочерги», наложенной сверху на японскую «удавку». Пять броненосцев Небогатова накидывались сверху, идя контркурсом, а длинная «рукоятка» из девяти вымпелов должна была принимать броненосцы Того.