Горечь твоей любви (СИ)

- Не прикасайся. Я не кончил, потому что сам так хотел, – полностью одевшись и приведя волосы в порядок, я повернулся к столь горячо любимому человеку. – Я хочу, чтобы ты запомнил этот день навсегда. И хочу, чтобы ты знал: ты мой. Сколько бы у тебя не было после меня любовниц или любовников, я буду единственным, кого ты чувствовал внутри себя. Прощай, Саша. Я был рад нашему знакомству. Несказанно рад.

- Это ты, что, типа заклеймил меня сейчас? Ты псих?!

- Не важно, Саша, не важно. Важно только то, что ты мой. И не думай, что если сейчас я пропустил твой пас, ты выиграл.

- О чем ты вообще? КАЙ!

***

Принц развернулся и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Он ушел. Из комнаты и из моей жизни. Я только и успел, что привести себя в порядок, как вбежал Эв и сообщил, что приехал мой отец и уже забрал мои документы. Задница болела. Каждое движение доставляло боль. Но я не жалел. Кай был прав, то, как он был во мне, я запомню на всю жизнь. Потому что кроме него там больше никого не будет. Эв суетился возле меня как наседка.

- Так что, где твоя сумка? Я помогу вынести.

- Я не инвалид…

- Да знаю я, давай сумку.

- А твои вещи?

- В холле, я спустил их еще утром.

- Тогда пошли, нас тут больше ничего не держит.

Не оглядываясь, мы вышли из комнаты и спустились в холл. Эв обнимал Кота и обещал писать. Тот что-то быстро и сбивчиво говорил про телефон и звонки, Эв кивал. Эв еще раз крепко прижал парня к себе и сказал, что любит и будет скучать. Кота улыбался и желал нам счастливого пути. Никогда бы не подумал, что за столь короткое время смогу привязаться к такому количеству людей. Родные лица были расстроены. Все желали удачи и сожалели, что мы уезжаем. Я понимал, что Принца в этой толпе не будет, но где-то далеко в душе теплилась надежда… Чего я хотел, чтобы он кричал и умолял меня остаться? Нет. Я бы ни за что не смог полюбить того, кто способен так унижаться. Он уже попросил прощения. Попросил, как умел. И я этому несказанно рад, он меня отпустил.

Наконец мы вышли на улицу. Папа стоял под навесом и курил. Как только мы появились с сумками, он подошел и выкинул сигарету.

- Так, в школу отправлял одного сына, а домой везу двух. Я правильно понимаю?

Я кивнул.

- Ты против? – я посмотрел отцу в глаза, в них плескалась любовь ко мне и, наверное, даже если бы я взорвал эту школу к чертям, он бы все равно был на моей стороне.

- Ни в коем случае. Я получил письменное разрешение твоего брата, Эв, так что добро пожаловать в мою машину и в нашу семью.

- Спасибо, я…

- Эв! Эв, стой! - к нам бежал Чет. Взъерошенный, злой… – Эв, что все это значит?

- Чет, не кричи. Саш, садись в машину я через минуту догоню.

Я кивнул, протянул Чету руку и пожал ее.

- Прости, друг…

- Саш… Да что же это… А как же я? Кай?

- Чет… прости, но так будет лучше.

- Кому лучше? Что же вы творите? А о нас вы подумали? Как мы тут одни…

- Чет, так нужно. Нужно всем, – Эв обхватил ладошками его лицо и заставил посмотреть на себя. – Пойми, мы заигрались. Нам нужно время. Мне нужно время, чтобы разобраться в том, что я хочу. Тут, в этих стенах, это невозможно! Я люблю тебя, я это понял вчера. Люблю сильно, и кроме тебя мне никто не нужен. Но все, что было между нами, я не могу этого забыть тут. Я должен убедиться, что те чувства, что я считаю любовью к тебе, это не стокгольмский синдром. А что будет, если там, на воле, я просто пойму, что все эти чувства всего лишь плод моего воображения, привычка? Что тогда? Скажи мне? Нет, я должен разобраться. Отпусти меня, молю. Я не могу больше так. Я должен стать человеком, не подстилкой первого секретаря, великолепного Чета, а личностью. Я хочу, чтобы ты любил меня не за красивое лицо или хороший минет, а за то, что я есть.

Давид Явлинский кашлянул и сел в машину. Он нормально относился к секс-меньшинствам, в конце концов, его сын Дмитрий такой же, но присутствовать при любовных разговорах двух геев как-то совсем не хотелось.

Эв поднимается на носочках и целует Чета. Облизывает языком его губы, пока секретарь не начинает отвечать на его поцелуй. Потом убирает руки от лица любимого и, не давая возможности ему прийти в себя, быстро садится в машину. Отец заводит мотор, и мы покидаем территорию школы.

Все молчат. Разговаривать совсем нет желания. На улице дождь. Холодный, серый, как моя душа. Нет ни надежды, ни желания, ни цели. Нет ничего. Просто пустая оболочка, которой придется научиться жить без своей второй половины.