Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую

Окончательная сумма репараций, которая из-за разногласий между союзниками была утверждена уже после Версальской конференции, также вызвала у Кейнса возражения. В апреле 1921 года, после долгих торгов, стороны сошлись на 132 миллиардах золотых марок. В случае отказа платить союзники угрожали оккупировать Рур. Этот Лондонский ультиматум требовал, чтобы начиная с конца мая 1921 года Германия платила проценты и основной долг по так называемым облигациям “A” и “B” — на сумму в общей сложности 50 миллиардов золотых марок — в размере 2 миллиардов золотых марок ежегодно. Он также предусматривал, что с ноября 1921 года должна была выплачиваться сумма, эквивалентная 26 % стоимости германского экспорта. Это означало, что в целом ежегодные выплаты должны были составлять около 3 миллиардов золотых марок. По достижении германским экспортом уровня, достаточного для полной выплаты по облигациям “A” и “B”, должны были быть выпущены беспроцентные облигации “C” номинальной стоимостью в 82 миллиарда золотых марок^{2057}.

Анализируя этот график выплат, Кейнс, подсчитал, что бремя репараций составит от четверти до половины национального дохода, что, с его точки зрения, было неподъемно. “Могло ли хоть одно правительство в истории конфисковать у людей в таком положении почти половину их дохода — пусть даже с помощью самых жестких мер”, — вопрошал он читателей Sunday Times

^{2058}. В декабре 1921 года он писал, что выплачен может быть максимум 21 миллиард золотых марок^{2059}

. При этом он по-прежнему скептически относился к возможности выплат в твердой валюте до достижения Германией активного сальдо платежного баланса (в дальнейшем это назовут “проблемой трансфертов”). Кейнс сомневался, что Германия получит внешний кредит, который облегчит дело. В апреле 1922 года, освещая в Manchester Guardian Генуэзскую конференцию, он называл германские идеи об иностранном кредите “такой же иллюзией, как репарации”^{2060}

. Не верил он и в выплаты сырьем, о которых говорил Вальтер Ратенау^{2061}. Он полагал, что Германия с учетом ее огромной послевоенной потребности в импорте вряд ли сможет добиться активного сальдо торгового баланса. И в любом случае еще в 1919 году он отмечал:

[Даже] если Германия доведет экспорт до предусмотренного парижскими соглашениями уровня, она сможет добиться этого, только вытеснив с мирового рынка часть британских товаров… Вряд ли г-н Ллойд Джордж собирается идти на выборы под лозунгом сохранения расходов на армию, чтобы силой оружия заставить Германию подрывать позиции наших производителей^{2062}

.

Другими словам, он считал график выплат нереалистичным. В краткосрочной перспективе Германия, по его мнению, могла повышать ежемесячные выплаты только благодаря продаже бумажных марок на валютном рынке, что неминуемо должно было приводить к падению обменного курса до тех пор, пока выплаты окончательно не утратят смысл.

Влияние Кейнса на вопрос о репарациях достигло своего пика в августе 1922 года, когда его пригласили выступить на гамбургской “Международной неделе” — неофициальной внешнеполитической конференции германских политиков и предпринимателей. Незадолго до этого, 21 августа, французский президент Раймон Пуанкаре, выступая в Бар-ле-Дюке, потребовал “производственных залогов”^{2063}. Последовавшая пять дней спустя реакция Кейнса на это требование выглядела удивительно. Его представили собравшимся как человека, “благодаря которому в англоязычном мире изменилось отношение к Германии”, и приветствовали бурными аплодисментами — что, вероятно, в какой-то степени повлияло на содержание его речи и могло подтолкнуть его сделать роковое предсказание: