Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую

После того как в 1914 году худшие опасения Гардинера сбылись, о Грее (возможно, неудивительно) продолжают судить именно так. После смерти Грея Ллойд Джордж более злобно повторил примерно то же самое: ум был “развит… но банален”. Выступления Грея были “ясными, верными и четкими”, однако “не отличались ни выдающимся слогом, ни оригинальностью”. “Ему недоставало знаний… дальновидности, воображения, широты ума и того граничащего с безрассудством мужества, которого требовала стоявшая перед ним колоссальная задача”. Грей был “кормчим, рука которого дрожала, ослабленная сомнениями, неспособным держать рукояти и вести к конкретной цели… ждущим, когда общественное мнение укажет ему путь”^{392}. Эта оценка звучит снова и снова. “Фигура поистине трагическая… в душе филантроп, миротворец”. “Благородный поборник нравственного закона”. Он “мог справиться с вопросами, на которые можно было дать вразумительные ответы, но, сталкиваясь с непостижимыми для него вещами, был склонен отступить”^{393}

.

Конечно, фигура Грея не лишена трагизма. Через два месяца после занятия поста министра иностранных дел он потерял любимую жену. Его самым известным высказыванием стало сравнение войны с гаснущим светом. По жестокой иронии, во время войны он сам почти ослеп. Но эти несчастья не отменяют внешнеполитической проницательности Грея в довоенный период. Он хорошо зарекомендовал себя на посту парламентского замминистра иностранных дел в период внешнеполитической изоляции, достигшей кульминации во время Фашодского кризиса. Грей, хоть и одобрял войну с бурами, не был пламенным империалистом. Ему импонировало желание радикалов “проводить европейскую политику, не содержа при этом большую армию”. Пытаясь усмирить индийскую администрацию, Грей не пренебрегал помощью гладстонианцев, например Джона Морли^{394}. Эта позиция, однако, была закономерной: уже в 1902 году Грей считал, что Великобритания должна выступить против Германии. Он высказался в этом духе в декабре 1902 года на заседании межпартийной дискуссионной группы (к разочарованию Бертрана Рассела)^{395}

. В январе 1903 года Грей объяснял поэту Генри Ньюболту: “Я пришел к тому мнению, что Германия — наш главный враг и опаснейшая для нас угроза… Полагаю, суть немецкой политики в том, чтобы использовать нас, нам не помогая: держать в изоляции, чтобы Германия могла на нас опереться”^{396}. В августе 1905 года Грей заявил Рональду Манро-Фергюсону, депутату от Либеральной партии, что “будет изо всех сил сопротивляться любому кабинету [министров], который потащит нас обратно в германские тенета”. Два месяца спустя, накануне прихода к власти, Грей подчеркнул:

Боюсь, сейчас распространено мнение (теми, в чьих интересах было его распространение)… будто либеральное правительство собирается расстроить договоренность с Францией ради заключения таковой с Германией. Я хочу сделать все, что от меня зависит, чтобы этого не произошло^{397}

.

“Имея дело с Германией, — заявил он два дня спустя, выступая перед финансистами из Сити, — мы не сделаем ничего такого, что пошло бы во вред нынешним хорошим отношениям с Францией”^{398}.

Германофобия Грея вкупе с его стремлением к союзу с Францией с самого начала шли вразрез со взглядами большинства членов либерального кабинета, и это должно было скоро привести к неприятностям. Обманывать премьер-министра Кэмпбелл-Баннермана относительно внешней политики было довольно просто, а сменивший его в апреле 1908 года Асквит умело скрывал позицию Грея^{399}

. Поклонники видели в Асквите виртуоза “балансирования между партиями”. Критики же считали, что в нем сочетается “несравненный дар парламентского руководства с полнейшей неспособностью смотреть правде в глаза и принимать решения исходя из фактов”^{400}. Правы и те и другие. Чтобы сохранить равновесие во фракции, от депутатов скрывали неудобные факты, а их влияние на внешнюю политику ограничивалось. Этот образ действий был очень удобен Грею и высшим должностным лицам МИДа. Для Грея было обычным делом жаловаться (как в октябре 1906 года), что депутаты от Либеральной партии “овладели искусством ставить вопросы и инициировать дебаты, а во внешней политике слишком много такого, что привлекает внимание и чего лучше не касаться”. Когда коллеги-министры высказывались о внешней политике, Грей пытался “убедить их, что существуют… вещи, исполнения которых они не смогут добиться”^{401}.

В этом ему, несомненно, помогало молчаливое одобрение оппозицией курса Грея. Не следует забывать, что либеральное большинство в парламенте в 1906–1914 годах неуклонно таяло.