Горение. Книга 2

– А где записи? Вы ж в голове держать не умеете! Вам сантиметр нужен? А где сантиметр? Как же заказ принимали без сантиметра? И при обыске его у вас не было, сами признались. Где размеры, снятые с ножки госпожи Микульской? А? Что молчите? Нечего ответить? Есть чего ответить. Скажите, что размеры сняли утром, когда были у нее в кабарете, а вечером, на Маршалковской, встретили ее случайно. Мы ж обыск у вас дома сделаем, там записи и лежат, а? Или вы их оставили в мастерской? У кого? У Шераньского? Готлиба? Или, может, в мастерской Шабельского, куда часто заглядывают социал-демократы и где вы кожу-то получаете?

Попов говорил все это, не поднимая на Баха глаз, стирал мизинцем пылинки со стекла, лежавшего на зеленом сукне стола. Он заранее предполагал реакцию того или иного арестанта, он в этом редко ошибался

– перед тем, как перейти в охрану, работал смотрителем тюрьмы в Орле, там на каторжанах быстро выучишься все человеческие извивы понимать.

– Пойдемте, Бах. – Попов поднялся с кресла, тяжело двинулся к двери, распахнул ее, кивнул двум офицерам, сидевшим в приемной, те пропустили сапожника, повели по коридору, близко касаясь его плечами.

В комнате, куда Баха втолкнули, стояли три дворника.

– Это понятые, – пояснил Попов, по-прежнему на Баха не глядя.

На стульях возле окна лежали баулы и чемоданы Микульской.

– Узнаете багаж? – спросил Попов, дождавшись, пока один из офицеров сел к столу и заполнил первый лист протокола.

– Да.

– Чьи они?

– Пани Микульской.

– Подпишите.

Бах деревянно подошел к столу, поставил подпись. Рука его чуть дрожала.

– Кстати, против понятых не возражаете? Отводов нет?

– Нет.

Попов закурил, бросил спичку под ноги, затянулся.

– Все эти чемоданы вы помогали Микульской спустись из квартиры в пролетку? .

– Да.

– И все эти чемоданы и баулы донесли до вагона?

– Нет.

– Почему?

– Здесь же пять мест, рук не хватило.

– Все чемоданы отдали носильщику?

– Нет.

– Почему?

– Пани Микульска взяла маленький чемодан сама.

– Какой именно?

– Вот этот, черный.

– Покажите его. Притроньтесь рукой.

Бах подошел к стулу, тронул чемодан.

– Распишитесь в протоколе, – сказал Попов. – Вы, понятые, тоже. И можете идти, спасибо, вы больше мне не потребуетесь… Хотя…

Попов вопросительно посмотрел на офицера, писавшего протокол.

– Она уже опознала, – ответил тот, поняв молчаливый вопрос полковника. – Протокол есть.

– Да, не понадобитесь, – подтвердил Попов понятым, – благодарю.

Когда в комнате остались жандармы и Бах, Попов подвинул себе стул, сел и, потянувшись с хрустом, сказал:

– А теперь, конспиратор несчастный, подойдите к чемодану, который несла сама Микульска.

Бах подошел к окну, возле которого на стульях лежали чемоданы.

– Очень хорошо, – сказал Попов. – Вспомните, что вам говорила Микульска об этом чемодане?

– Ничего.

– Вы помогали ей нести этот чемодан?

– Нет.

– Павел Робертович, – обратился Попов к офицеру, – покажите Баху показания носильщика Ловиньского.

Офицер подошел к Баху, протянул ему протокол допроса: «Я принял из рук неизвестного, сопровождавшего неизвестную мне даму, предъявленный мне к опознанию чемодан фирмы „Брулей и сын“, когда извозчик разгружал пролетку. В этот момент неизвестный господин взял у меня из рук чемодан фирмы „Брулей и сын“, сказав, что поклажу понесет сам, ее осторожно надобно нести».

– Ну как? – спросил Попов. – Отвергаете показания носильщика?

– Может быть, он прав, я запамятовал, вероятно…

– Распишитесь в таком случае, что с показаниями носильщика Ловиньского согласны… Или не согласны?

– Да какое это имеет значение? – Бах пожал плечами. – Если он так говорит, значит, так и было.

– Прекрасно. Теперь откройте чемодан.

Бах открыл крышку и отступил: там, рядком уложенные, лежали оболочки бомб.

– Что, испугались? Железки и есть железки. Или сапожнику известно, как выглядят бомбы-самоделки? Откуда? Где видал?

– Вы сами это подложили! Здесь подложили! – крикнул Бах. – Почему убрали понятых?!

– Ну вот и заговорили, – удовлетворенно протянул Попов. – Просто как адвокат… Извольте занести протест арестованного в протокол, господа. Распишитесь под вашим протестом, Бах.

– Рученьки трясутся, – рассмеялся Павел Робертович. – Раньше еще куда ни шло, легкий мандраже, а теперь колотун, Игорь Васильевич, словно пациент попал в охрану после большого похмелья-с!

– Он трезвенник. Господа революционеры почитают хлебное вино средством для бесстыдного оглупления трудового люда. Так, бедолага? Так, так, я ж ваши речи знаю, слушал… Дайте ему, Павел Робертович, показания Микульской.

– Читай, Бах, – сказал Павел Робертович, подвинув арестованному протокол. – Читай сам, а то решишь – обманываем…

Бах не сразу понял те слова, которые были занесены в протокол опознания вещей, подписанный Микульской. Он зажмурился на какое-то мгновение, потом прочитал снова: «То, что в кожаном маленьком чемодане фирмы „Брулей и сын“ находятся три бомбы-самоделки, мне было неизвестно, потому что этот чемодан мне был передан незнакомым человеком, сказавшим, что за ним гонятся. Он просил сохранить чемодан в моей квартире. Записано по моему утверждению верно. Микульска».