Горение. Книга 3

«Что это? – записывал Дзержинский, – Почему такое могло случиться? Неужели национальная демагогия – „в период кризиса все французы должны быть единым лагерем“ – оказалась выше здравого смысла? Но ведь Клемансо – широко образованный интеллектуал – не мог не знать, что такой компромисс неминуемо обернется против него же самого и остальных республиканцев?! Трусость? Нет, он не был трусом, это очевидно. Или профессиональная политика – это игра? Удар – отступление – выжидание – компромисс – новый шаг вверх, к власти? Что – в таком случае – может быть гарантией против повторяемости такого рода ситуации? Гласность? Выборность? Четкость программы политика и возможность – на деле, а не на словах – проверить ее? Или этого недостаточно? »

Во время бурного обсуждения в Национальном собрании проекта мирного договора с Пруссией мэр Страсбурга, аннексированного немцами, умер от разрыва сердца; Виктор Гюго отказался от депутатского мандата:

– Париж скорее готов пойти на смерть, чем допустить бесчестие Франции! Три недели назад Собрание отказалось выслушать Гарибальди, сегодня – меня. Этого с меня достаточно!

Виконт де Лоржелиль закричал торжествующе:

– Собрание не хочет слушать господина Гюго лишь потому, что он говорит не по-французски!

… Большинство республиканских друзей Клемансо отказались от депутатских мандатов; однако мэр рабочего Монмартра хранил молчание, он ни разу не поднялся на трибуну Национального собрания; был крайне точен при обмене мнениями с коллегами во время перерывов; предпочитал слушать, цепко вглядывался в лица; дивился искусству интриги, которое блистательно демонстрировали старцы из лагеря монархистов и клерикалов.

Ночью, оставшись наедине со своими мыслями, выстраивал линию защиты: «Я обязан принести себя в жертву будущему. Если все республиканцы выйдут из Национального собрания, кто сможет объединить правых и левых – во имя спасения Франции?!»

Вернувшись в Париж, Клемансо впервые услышал слово «ренегат», – таинственная категория «народ» выносит суждения спонтанно, требуя от избранника поступков, а не слов.

На выборах, состоявшихся после того, как Париж был провозглашен Коммуной, Клемансо потерпел поражение и сложил с себя звание депутата и мэра; все те месяцы, что Коммуна истекала кровью, он пытался примирять непримиримое – изменника Тьера с героями коммунарами.

Иногда в нем просыпался прежний Клемансо: он был свидетелем казни депутата Национального собрания Мильера; когда озверевшие солдаты заставляли народного избранника стать на колени, он отказался: «Убейте меня, убейте. Но вы не сможете меня унизить». Рассказывая об этом, Клемансо не мог сдержать слез.

Бежав из города, истекающего кровью, он сказал себе: «Как патриот Франции, я никогда не соглашусь с ее унижением; все, что было захвачено пруссаками, должно быть возвращено; как интеллигент, я не вправе допустить того зверства, которое было столь ужасающим во время гражданской войны, – лишь эволюция есть гарант порядка и прогресса; Тьер – кровавый клоун, он упивается победой, не понимая, что его дни сочтены; надо сломать в себе обиду на тех, кто не понял меня; надо ждать, чтобы нарыв Тьера прорвался, подсох и отпал сам по себе; надо набирать очки популярности; став известным не одному Парижу, а всей Франции, я приду в Ратушу и приму верховную власть. Об этом еще меня попросят – те именно, кого я исподволь и не спеша подготовлю».

Он таился шесть лет. Он дождался своего часа: был избран в парламент вместе с Гамбеттой – от своего «восемнадцатого» округа Парижа.

Он тем не менее и тогда продолжал выжидать.

Лишь спустя три года после возвращения в политику Клемансо произнес свою первую речь, потребовав от правительства амнистии коммунарам.

В тот же день секретная служба Франции начала вести на него тайное досье; Бисмарк потребовал отчета у своего посла – «кто этот человек? »; Александр Второй срочно вызвал к себе французского поверенного в делах Ле Фло:

– Речь Клемансо произвела на нас гнетущее впечатление…

Клемансо, словно чувствуя, что время работает на него, произнес свою вторую речь, следствием которой было падение правительства.

Именно тогда он открыл свою газету «Жюстис», в коллегию которой вошел и Шарль Лонге, зять Карла Маркса.

Именно тогда, получив аудиторию, Клемансо сделался лидером парламентской оппозиции, начал бичевать колониальную политику Франции в Тунисе и Индокитае, низвергал правительства, постоянно думая о том времени, когда он сформирует такой кабинет, который наконец позволит ему осуществить все то, о чем он думал после поражения Коммуны.