Горение (полностью)

Великому князю женитьба на Бурениной в о с п р е щ е н а. Не откажите сообщить мне, когда великий князь обратился к Вам с просьбой...

Душевно Вас уважающий И. Воронцов".

- Каково? - поинтересовался Столыпин. - Прокурор святейшего синода и одновременно - мелкий предатель. И третье письмецо прочитайте... Наш философ Соловьев первым раскусил Победоносцева по-настоящему...

Герасимов был поклонником Владимира Соловьева, тот писал к о в а н н о, безо всякой зауми, болел за Русь не словесно, а страдая сердцем:

"Милостивый государь, Константин Петрович политика религиозных преследований и насильственного распространения казенного православия истощила небесное долготерпение и начинает наводить на нашу землю египетские казни... На днях различные общества получили безусловное предписание изъять меня и Толстого из своего обращения. Вы знаете, что в моем реферате не было ничего предосудительного, и Вы его запрещаете только потому, что он мой. То же самое со статьями Толстого и Грота: когда кто-нибудь другой скажет "здравствуйте", то это учтивость, но если то же приветствие произносим мы с Толстым, то это преступление. Ну, не до абсурда ли Вы довели свою систему?! Одумайтесь! Помыслите об ответе перед Богом! Еще от Вас зависит то имя, которое Вы оставите в истории. А если нет, то пусть решит сказавший: "мне отмщение и аз воздам".

Владимир Соловьев".

- Поразительно, а? - спросил Столыпин, наблюдая за тем, как в б и р а ю щ е читал Герасимов. - Какая сила убежденности, какое чувство собственного достоинства!

- Отлученный Толстой жив и останется на века, - заметил Герасимов, возвращая Столыпину документы, - и Владимир Соловьев останется, хоть и порвали ему сердце, а кто помнит Победоносцева?

- Щегловитовы, - ответил Столыпин с нескрываемой брезгливостью.

- А чего ж вы его держите? - не удержался Герасимов: прорвало. - Почему терпите вокруг себя врагов?! Отчего не уволите их?! Ультиматум: или они, или я! За кресло ж не цепляетесь, сами сказали!

- Вы где живете? - устало вздохнул Столыпин. - В Париже? Вотум доверия намерены искать в Думе?! Да что она может?! Вот и приходится таиться, ползти змеей - во имя несчастной России... Победит тот, у кого больше выдержки.

Герасимов покачал головой:

- Нет, Петр Аркадьевич. Не обольщайтесь. Победит тот, кто смелей. В России если только чего и боятся - так это грозного окрика. А вы предлагаете людям, не умеющим жить при демократии, условия, пригодные именно для Франции...

- Зря торопитесь с выводами, - возразил Столыпин. - а был вчера у великого князя Николая Николаевича... С этими письмами, - он кивнул на папочку. Показал их ему... Сказал, что победоносцевский выученик Щегловитов играет против меня, намеренно мешая укрепить штаб охраны самодержавия теми людьми, которые безусловно преданы трону... Это я о вас говорил, о вас... Великий князь поначалу отказывался входить в эту "интригу". Я устыдил его: "и н т р и г а - другого корня, ваше высочество. Это не интрига, а заговор против августейшей семьи". И тогда он признался, что государь намерен просить меня взять себе в товарищи Курлова, сделав его же шефом корпуса жандармов...

- Что?! - Герасимов даже вжался в кресло. - Курлова?! Павла Григорьевича?! Но ведь это жулик и палач! Он к тому же в деле не сведущ! Вы же сами задвинули его в тюремное управление! Он про вас ужас какие вещи рассказывает!

- Вот поэтому его и намерены приставить ко мне в качестве соглядатая...

- Но вы хоть понимаете, что это конец вашему курсу?!

- Не хуже, чем вы, понимаю, Александр Васильевич... Утром мне телефонировал Фридерикс и просил прибыть во дворец... Сказал по-английски, что государь нашел мне чудного помощника, Пал Григорьевича Курлова. Я просил передать его величеству, что эту кандидатуру отвожу совершенно категорически. За десять минут перед тем, как я связался с вами, позвонил Дедюлин и повторил высочайшее указание прибыть в Царское. Я хочу, чтобы вы поехали со мною. Я скажу государю все, что думаю о происходящем, дабы положить конец всей этой отвратительной двусмыслице...

...Встретив Столыпина с Герасимовым в Царском, Дедюлин попросил обождать: "Государь заканчивает с р о ч н у ю работу" (в городки играет, что ль, подумал Герасимов. Или Жюля Верна в очередной раз перечитывает?).

- А вас, Александр Васильевич, - дворцовый комендант оборотился к Герасимову, - моя супруга приглашает на чай.

Разводит, понял генерал; что-то случится. Неужели возвращаться буду просто со Столыпиным, а не с премьером?! Ах, зря я не сказал ему открыто, чтоб на колени падал, м о л и л, здесь слезу любят, унижение сильного угодно тутошним нравам; снова струсил, побоялся вовремя ему открыться, теперь поздно...

...Жена Дедюлина, угостив чаем, поддалась журчанию речи Герасимова, размякла, начала говорить о здешних новостях и б у х н у л а:

- А вчера, знаете ли, у нас в церкви, после молебна, ее величество так расчувствовалась, что даже руку поцеловала с т а р ц у.