Гори, гори ясно

— Можешь не верить, но та авария — несчастный случай, — холодно откликнулась мать. — От таковых никто не застрахован. Мы к смерти Ольги непричастны.

Пожал плечами. В какой уже раз? Вычленил гадкое для моих ушей «мы». Богдана сократила список посвященных до двоих: себя и дяди Славы. Руку даю на отсечение, вот к его кровавой гибели ма имеет самое прямое отношение.

— Остались я и Мстислав, — созвучно моим рассуждениям вздохнула родительница. — Я бы скорей умерла, чем позволила навредить Диме. Что же до Пивоварского... Виктор, конверт.

Белая обертка для секретов перекочевала из грубых ручищ в тонкие аристократические пальцы. Обручальное кольцо ма не перестала носить.

— Взгляни, — мать протянула мне три фотокарточки неплохого качества.

На них в дорогой, явно ресторанной обстановке, сидели друг напротив друга Мстислав Юрьевич, друг и коллега отца, и Власта, Верховная Ковена Северных Ведьм. Их засняли в профиль, не в упор, но перепутать было бы сложно. Внешность Власты редкая, «штучная», а серый в тонкую полоску костюм дяди Славы я знал до последней складки, так часто он в нем к нам приходил.

— Запись их разговора велась? — спросил, потому как совместный обед еще не доказательство убийства.

Богдана покачала головой.

— Тогда почему ты уверена, что дядя Слава виновник всех бед?

— Если отставить в сторону внезапное обогащение Мстислава вскоре после того разговора, — мрачно сказала родительница. — Есть куда более весомый факт. В день убийства к Диме прикасались четверо — это я знаю наверняка, лично провела ритуал. Я, ты, Мстислав и... всякий раз забываю, как ее звали: Соня, Тоня? Погляди.

Ма вытряхнула из конверта все содержимое, передала мне. Кадров было немало. На одних уже знакомая мне по фото симпатичная девушка находилась подле отца; где несла стопки бумаг, где, вероятно, получала разнос (опущенные голова и плечи обычно идут в комплекте с негативными отзывами).

И другие имелись кадры, где Софья стояла навытяжку перед незнакомкой.

— Та, что постарше — это Илона, приближенная Власты, — пояснила родительница.

Кивнул. Сделал вид, что тщательно разглядываю фотокарточки. Сам же думал о другом.

На моменте с перечислением прикасавшихся Богдана не выказала никаких эмоций. Ровный голос, лицо без выражения. Но я наконец-то понял, прочувствовал, из-за чего отстранилась от меня мать. Крохотный червячок сомнения — о, он, несомненно, разбивался о монолит здравого смысла и материнской любви — медленно подтачивал ей душу.

Такого не может быть, но все же, вдруг? Вдруг она чего-то не узнала, не проконтролировала в прошлом? Что, если она взрастила чудовище?

Она давила червя каблуками, топтала и била. А он восставал, собирался из ошметков, и принимался грызть заново изнутри разум и подсознание ма.

— Я не убивал па, — ровно произнес для того, чтобы червь недоверия загнулся, наконец, без шанса на возрождение. — Студентку звали Софья. В университете о них с отцом ходили непристойные слухи...

Мать смежила веки. Хорошо. Может, теперь треснет лед между нами.

— Не верь, — повела она кистью руки. — Любовницей Димы она не являлась. Студентка, воздыхательница и соглядатай, вот кем она была. Приезжая слабосилка, из закладных, прихлебательница Власты.

— Тоже из Ковена? — удивился: такой информации Хелен о девушке не раскопала.

— Кто б ее взял? — фыркнула Богдана. — Но очень хотела попасть в круг — билет в будущее вытащить. Выслуживалась перед Властой, как когда-то Дашка передо мной. Той я помогла, она доказала полезность. А эта... Разумеется, Софья старалась. Только Диме было недостаточно смазливой мордашки и раболепия. По-моему, он даже не замечал эту моль.

— Дай угадаю: до родной Молдавии девушка не доехала? — в моем голосе не было обвинений, только сожаление. — Постой. Ты сказала, что после встречи с отцом отказалась от силы, тогда как смогла провести ритуал?

— Про Софью ты верно догадался, — мать коснулась лба. — Что же до ритуала... Теперь я понимаю, что решение оградить тебя от всего, что связано с миром Ночи, было неверным. Видишь ли, сила — это не инструмент, который можно применять, а можно отложить ввиду ненадобности. Нет, какая-нибудь закладная дурочка не сможет ощутить крепость, глубину связи с силой, отклик пройдет незамеченным. И для силы такая балбеска станет всего лишь сосудом: заполнить и покинуть, как сосуд износится. Мы же, носители древней крови, осознаем, что сила — нечто большее. Сложно говорить о разумности, о сознании, но то, что дар — не механизм бессмысленный — есть истина.

Богдана могла бы и с меньшим пылом меня убеждать, уж я-то больше многих мог поведать о сложности нематериальной составляющей, облеченной в мою плоть. Кое-кому совсем скоро предстоит знакомство с моим богатым и ярким внутренним миром...

Я поднял руки, потянулся, как бы разгоняя затекшую кровь. Охрана напряглась, но не стала делать резких движений.

Я подал знак.

Время для слов почти вышло. Обидно, многое останется не узнанным, но тянуть дольше нельзя. Не при матери на мосту самоубийц.