Гори, гори ясно

Устроили мы прогулочку: походили, побегали. Арктика кралась за мной на цыпочках, я бегал за нею, дав фору в дистанции... Слушал. И слышал! То веточка под ногой хрустнет, то листик опавший зашуршит — это только о той части, где легонькая девушка ступала осторожно, мелкими шажками. Бег и вовсе был замечательно слышен.

Мой же соглядатай шел за мной бесшумно. Вон, как сущность из преданий старины далекой, но тому простительно. Овинный хозяин, кстати, когда захочет, такие топотушки может устроить, что мертвого разбудит. А в другое время движется так, словно призрак парит над землей. В кошачьем обличье дело или в том, что суть его не вполне материальная, я не разбирался.

Предположить бы, что и меченый — дух, нечисть. Или нежить, как вариант. Только я ходуна-бегуна этого за грудки хватал, видел, как его грудь вздымается. Дыхание его, тяжелое после пробежки и пахнущее не ментоловой свежестью, ощущал.

Он живой. Может, и соотносится как-то с миром Ночи, но точно не дух и не иллюзия. Эта сволочь дышит, он существует, облеченный в плоть.

Вспомнилась фразочка из тех, что ма любила и с ехидцей вставляла в речь: «Человек — это душонка, обремененная трупом», как говорил Эпиктет»[3].

Сведет нас с меченым снова жизнь на кривой дорожке, плюну на миролюбие. Оставлю между данным трупом и его душонкой выжженную полосу.

Бартош все-таки не удержалась, спросила, что именно мы тестируем на ней в ночи. И о подоплеке действа.

— Шел по дороге один типчик, — пришлось отвечать. — Совершенно неслышно его было. Я озадачился, врожденное это свойство, или можно научиться так же ходить. Хотя, думаю, с моей комплекцией, такое возможно только после великого колдунства.

Таша задумалась. Присела на корточки, приложила ладони к обувке. Зажмурилась, принялась что-то беззвучно шептать: голоса я не слышал совсем. Налетел, крутанулся вокруг хрупкой фигурки ветер, взметнул пыль и какие-то травинки. Может, так совпало, может, это был эффект от ее действий.

— А теперь прислушайся, — посоветовала Арктика и сорвалась на бег по парковой дорожке.

Мы уже обогнули дом и двигались в сторону поющего куста — места, где засела садовая камышовка.

Бартош неслась, я видел в отсвете огневых шаров (их запустили мы с овинником, а то с фонарями в парке полный швах) мелькание светлых подошв. Но, когда те подошвы соприкасались с дорожкой, не издавалось ни единого шороха. Так было до негромкого вскрика на неосвещенном участке (отстали наши шарики), треска и звука падения.

Мы с Кошаром стартанули с места в забег, не сговариваясь. Мигом вспомнилась манулья тревожность перед выходом, я ее тут же мысленно помножил на закон подлости. Поучалось, что в лучшем случае Таша споткнулась о чей-то труп. В худшем, что трупом вот-вот станет сама Арктика.

— Чего это вы? — бодро и самостоятельно поднялась, и принялась отряхиваться Бартош. — Встань передо мной, как лист перед травой?

— Ты в порядке? — требовательно спросил, повертев ее из стороны в сторону, чтобы убедиться в целости.

— В полном, — пожала плечами девушка. — Я в темноте деревяшку не заметила, запнулась об нее и жахнулась. Пара ссадин и синяков, сведу и забуду.

Кошар отогнал нас от места падения, затем запалил своими шерстинами огонь на дорожке. Траве поблизости тоже досталось.

— Где ссадины, там и кровь, — обосновал разведение «костра» в неположенном месте шерстистый. — Лучше прибрать.

Второй урок подряд про кровь пролитую. Я запомнил.

— А что ты сделала, чтобы тебя слышно не было? — раз уж все в норме, полюбопытствовал.

— Приглушение шагов, — ответила Таша. — Даже моих сил хватило, не такое и великое колдунство. Правда, действовало недолго совсем.

И верно, я уже слышал шелест щебенки под ее подошвами.

— За мной мужик шел, — сморщил лоб. — Или это никак не связано?

Мне никто энциклопедии по возможностям и умением существ из мира Ночи не выдавал. Оттуда и вопросы, местами откровенно глупые.

— Говорю же, не нужно большого искусства и затрат сил, — ровно высказала Бартош. — Много кто может, разве что, называть могут по-разному. Опять же, ему кто-то мог помочь. Заранее.

— Понял, — кивнул, снова задумался. — А сложно, если тебя преследуют... С огнями: фонариками или там с факелами... Уйти от такого преследования?

— В ночи? — уточнила Таша, и я кивнул. — Думаю, зависит от того, кто убегает. Скажем, леший в лесу зайдет за деревце и все. Хоть забегаются до стертых по уши ног за ним, в своем лесу он всюду скроется. Волколак обернется. Пока ищут человека, зверь найдет, где спрятаться. Другие... Отвод глаз — он много кому доступен.

Кошар слушал с видом степенным, не встревал. Значит, согласен, а если и нет, исправит (дополнит) позже. Еще он нет-нет, а принюхивался к чему-то, водил носом.

— Отвод глаз, значит... Спасибо, Таша, — поблагодарил девушку.

— Я увижу через любой отвод, — добавила Арктика. — Кроме как через сродство хозяина с его местом. Лесного с лесом, водного с водой и так далее. Это не сокрытие, это тождество.

— Учту. Домой?

— Ф-р-р! — вздыбил шерсть и по-кошачьи зафырчал Кошар.

— В роль вошел? — спросил я с сарказмом. — Так все свои.