Горячая точка

Тот с готовностью подхватил мешок, легко поднял. Жилистый, гибкий, он оказался невероятно сильным. Даже испарина на лбу не выступила и дыхание осталось ровным.

— Пойдемте.

Они прошли через ворота, зашагали к галерее. Метров через пятьдесят Ледянский умаялся окончательно. Остановился, перебросил мешок из руки в руку. Вытер пот со лба.

— Тяжело.

— Давайте я понесу, — предложил капитан-спецназовец. — Мне привычней. У нас штурмовая амуниция девяносто килограммов весит.

— Спасибо. Я сам.

За их спинами Чесноков отдавал по рации распоряжения. Снайперы опускали пальцы на спусковые крючки. Солдаты досылали патроны в патронники.

Четвертаков и Седнев тоже выбрались из «РАФа», стояли у дверей, смотрели вслед генералу и капитану.

— Лотос — Центральному, — верещала рация. Вижу двоих террористов. Выходят из лифта. Прикрываются заложницей.

— Центральный — Лотосу, — Чесноков вглядывался в мутное стекло «таблетки». С расстояния, превышающего сотню метров, он не мог видеть террористов. — Все время держите их на мушке. Без моей команды огонь не открывать.

— Понял вас.

17:34. Нейтральная полоса

Капитан и сержант остановились у дверей, но на улицу не выходили. Наблюдали за приближающейся парой.

— Командир, — позвал прячущийся за перевернутым деревянным столом Пастор. — Их снайперы активизировались.

— Это нормально, — ответил капитан, почти не разжимая губ.

— На всякий случай я скомандую нашим, чтобы были наготове.

Генерал и спецназовец прошли КПП и тоже остановились, выжидая. Само собой получилось, что именно это место стало точкой встречи.

Капитан показал жестом: «Развяжите мешки». Те развязали, наклонили, чтобы террористы смогли убедиться: внутри действительно пачки банкнот.

— Все в порядке. Пошли, — скомандовал капитан сержанту.

Они вышли на улицу. Приблизились.

— Здесь все, — сказал спокойно Ледянский. — Десять миллионов, как договаривались. Вы обещали отпустить детей.

— Я помню. Сейчас их приведут, — ответил капитан.

— Почему вы не взяли детей сразу? — враждебно поинтересовался спецназовец.

— Их слишком много. Больше ста двадцати человек. В одну кабину мы бы не влезли, а этой девушке срочно требуется помощь врача.

Капитан посмотрел на спецназовца.

Тот не отвел взгляд. В его глазах читалось презрение и даже брезгливость. Словно перед ним стоял не человек, а омерзительная гадина.

— Может быть, вы возьмете ее и отнесете к машине, черт побери? — спросил капитан.

Спецназовец покосился на Ледянского. Тот кивнул, ни единым жестом не выдав своего волнения. Разве только дыхание немного участилось да на щеках выступил легкий румянец.

— Давайте, — спецназовец принял все еще спящую Наташу из рук сержанта, потопал через КПП к воротам.

На подмогу ему уже спешили трое милиционеров. Подбежали, засуетились бестолково вокруг. А спецназовец шагал, невозмутимо-сильный, несгибаемо-стальной, как растиражированный персонаж дурной монументальной агитки: «Советский пожарник выносит из огня многодетную мать».

Ледянский же даже не оглянулся. Он успел рассмотреть, во что эти изверги превратили лицо его дочери. Увидел генерал и край разорванной блузки. В груди у него образовалась гулкая пустота. Перед глазами поплыли круги. Он чувствовал, что сходит с ума от ненависти. Дикая, совершенно нечеловеческая злоба душила его, сдавливала грудь, прерывала ход всякой мысли, кроме одной: он должен отомстить.

Ледянский молил бога о том, чтобы террористы ничего не говорили. Просто стояли молча, пока не приведут детей. Иначе — этого генерал боялся больше всего — он может не сдержаться и кинуться на главаря. Вцепиться ему в горло руками, зубами, рвануть так, чтобы захрустели позвонки и кровь хлынула из раны фонтаном. Именно такой смерти заслуживали террористы. Страшной и мучительной, а главное — медленной.

Окруженный милиционерами спецназовец вышел на стоянку. И тут же, завывая сиреной, подлетела карета «Скорой помощи». Двое дюжих медбратьев сделали Наташе укол, уложили на носилки. И все это под предостерегающие окрики капитана:

— Осторожнее, мужики. Осторожнее.

Сержант, неотрывно наблюдавший за санитарами, покосился на генерала:

— Знаете, вы скажите родне, что ее... ну, словом, изнасиловали. Нужно, я слышал, в таких случаях к врачу идти.

Капитан хотел предостеречь сержанта, даже сделал останавливающий жест рукой, но было уже поздно.

Тот воспринимал реалии по-своему. Не чувствовал за собой вины, но чувствовал ответственность. Потому и сказал то, чего говорить никак не следовало.

Ледянский посмотрел на сержанта и вдруг все понял. Террористы издевались. В прошлый раз — главарь, теперь — этот... Они, как и многие другие выродки, упиваются своей властью и безнаказанностью. Этот день — самый главный день в их жизни. Крохотные, подлые калифы на час. Они утверждают себя унижением других. В такие моменты в человеке — если, конечно, их можно назвать людьми — проявляются самые скрытые стороны его натуры. Эти не исключение. Они стали зверями. Подлыми, кусающими исподтишка. И не считающими зазорным глумиться над уже поверженной, беззащитной жертвой.