Горячее сердце (повести)

Вернулась она поздно вечером. Не спеша открыла дверь, зажгла лампу, спокойно села к столу, и тут вдруг все завертелось. На столе лежала написанная неровным почерком Зары Кунадзе возмущенная записка:

«Три раза приходила, а тебя все нет и нет. Где ты бродишь? Почему ничего не знаешь? Ведь сегодня на Финляндский вокзал приезжает Владимир Ильич Ленин!

Беги скорее! Не сиди!

З. Кунадзе».

Вера вскочила с места, растерянно посмотрела на темную улицу. Опоздала! Она почувствовала себя несчастной. Как же так! Ведь она так ждала этого дня. Его ждали все. О приезде Ленина говорили в общежитии на Покровской, на заводах Выборгской стороны. Николай Толмачев сказал как-то, что только человек с ленинской ясной головой может разобраться во всей нынешней запутанной обстановке. И вот она опоздала. «Да как же так можно? А может быть, еще поспею...»

Надев на ходу пальто, она бросилась на улицу. С захолустной Полозовой до Большой Дворянской бежала, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Улицы были пустынны. Только в нишах ворот стояли дворники, поблескивая бляхами. Они молчаливо и недоуменно провожали ее взглядами.

«Все — опоздала я», — остановившись в изнеможении у Сампсоньевского моста, подумала Вера и, навалившись на деревянный брус перил, чуть не заплакала от горькой обиды и злости на себя. «Ведь я могла, могла поспеть».

Вдруг она уловила шум голосов и подняла голову. Откуда-то из темной улицы в чутком ночном воздухе доносился шорох шагов — дало много людей. Она бросилась через мост, ударилась ногой об угол ящика с песком, но не почувствовала боли. Наверное, она еще не опоздала.

Возбужденная, уверенная толпа со знаменами и винтовками двигалась, тяжело и глухо стуча по настилу моста. В центре ее, тускло блестя стальной башней, ехал броневик.

«Это он, это он, — бросившись в толпу, взволнованно подумала Вера. — Едет Ленин. Не опоздала! Не опоздала!»

— Слыхал, Агафон, — возбужденно кричал своему спутнику бородатый солдат, шедший рядом с Верой. — Землю-то мужику, он говорит, сразу надо передать!

Люди говорили, радостно сверкая глазами, улыбались. Они знали что-то такое, чего не знала она. Вера почувствовала себя обделенной. Ей хотелось расспросить, что говорил Ленин, какой он. Она боялась, что не сможет увидеть и услышать его. Ведь уже глухая ночь.

Но она увидела Ленина. Он вышел на тесный балкончик бывшего особняка Кшесинской и, взмахнув рукой, слегка хрипловатым, но сильным голосом начал говорить, подавшись вперед:

— Да здравствует социалистическая революция!

Вера перестала дышать. Проглотив возникшую от волнения спазму, она привстала на носках, стараясь не пропустить ни одного слова. Острые, твердые фразы высекали бурный восторг. Это была та смелость, та ясность, которой все ждали, о которой говорил Николай Толмачев.

Не верить Временному правительству! Оно не даст народу ни мира, ни хлеба, ни земли! Вся власть Советам! Полная ликвидация войны!

Как много можно, оказывается, сказать за какие-то пять-шесть минут. Какие огромные мысли передать. Вера была потрясена. Она приняла всего его, этого коренастого подвижного человека с крутым огромным лбом, чуть картавым голосом, хотя он был совсем не таким, каким она представляла его еще полчаса назад. «Вот таким и должен он быть, обыкновенным человеком, — подумала она с теплотой в сердце, — и никаким другим, — и восторженно вплела свой голос в тысячеголосое «ура!».

Троицкая площадь постепенно пустела. А Вера не уходила. Ей хотелось с кем-нибудь поделиться горячими мыслями, сказать, что теперь ей стало понятно, что надо делать. Революция, социалистическая революция должна быть, и скоро, не через десятилетия, а, быть может, в этом же году.

В такую ночь нельзя было спать, да она и не смогла бы заснуть. Надо было так много обдумать, столько нахлынуло вдруг чувств. Но некому было высказать все это. Лена уехала в Вятку, Зары все равно не застать.

Возвратившись домой, Вера села к столу и этой ночью написала еще одно письмо Ариадне.

«Я думаю, что мы самые счастливые люди. Нам просто страшно повезло. Тысячи революционеров в разные времена боролись за революцию, мечтали о ней и умирали, так и не дождавшись, а мы уже дождались одной и будем делать теперь другую — социалистическую. Это, по-моему, самое счастливое счастье!»

Глава 25

Толмачев окликнул ее в коридоре дворца Кшесинской. Живые, умные глаза светились восторгом.

— Уезжаю, Верочка, на Урал! Со мной вместе Зара, Сергей, еще человека три. Как, двинемся, а? — и лукаво взглянул на нее.

У Веры горячей радостью вспыхнули глаза.

— Я согласна!

Она решила, что сначала поедет в Вятку повидаться с матерью. А потом — на Урал, куда посылал Николая Толмачева ЦК партии.

— Вот там мы повоюем! — провожая ее на вокзал, говорил Сергей.