Горячее сердце

Так оно, в сущности, и было. Отвечая на вопрос вошедшего в кабинет человека с гренадерской выправкой, Путров вложил в слова их прямое значение: «Я за него». Но это выражение имеет и другой, широко бытующий смысловой оборот: я есть тот, кого спрашивают. Так его и понял партизанский разведчик Алексей Корепанов.

Собственно, как бы ни понял, судьба Путрова была предрешена: уходить от мертвого легче, чем от живого.

Этот факт и имел в виду Прохор Савватеевич, когда говорил Брандту, что его уже раз убивали.

34

В тот склонявшийся к вечеру день, когда редактор фашистской газеты Брандт в своем шестикомнатном доме, изнывая от страха и боли в печени, разговаривал со старшим оперуполномоченным контрразведки 4-й ударной армии Константином Егоровичем Яковлевым, начальник штаба 624-го казачьего карательного батальона Прохор Савватеевич Мидюшко и интендант этого батальона пожилой, тщедушный развратник лейтенант Эмиль Карл Келлер возились с оформлением документов на получение обмундирования и боеприпасов с витебских интендантских складов.

Цинковые коробки с патронами для карабинов и автоматического оружия получили без особой проволочки, хуже дело двигалось на вещевом складе. Здесь недавно случился пожар. Каким-то образом подпольщики проникли ночью на охраняемую территорию и заложили взрывное устройство. Огнем охватило тюки с полушубками, байковым бельем и другой одеждой, припасенной на зиму. Все это сгореть до конца не сгорело, но было безнадежно испорчено. Уцелевшие солдатские френчи и шаровары интендантство 201-й охранной дивизии решило презентовать русским добровольцам, изрядно пообносившимся в лесных набегах на партизан. Малоценное обмундирование издавало ужасный запах паленой шерсти и тряпичной сырости. Мидюшко воротил нос и непотребно лаялся по-английски, лейтенант Келлер хохотал и говорил о казаках: «Наши козлы стерпят и не такие ароматы».

Снабженческая сторона в содержании и ведении всего хозяйства батальона, в котором более полутысячи человек, входила, конечно, в функциональные обязанности начальника штаба, но отнюдь не означала, что он должен лично трястись с накладными за десятки верст и копаться в продымленных, облитых из пожарной кишки залежах белья и солдатских штанов. На витебские дивизионные склады Мидюшко отправился по собственной охоте. Жизнь в деревенском захолустье, в среде в общем-то по-своему несчастной погани изрядно утомляла аристократа из карательного батальона, и Мидюшко использовал любую возможность наведаться в Полоцк или Витебск, где с позволения городских оккупационных администраций начали исправно работать Salondames со штатом местных и залетных потаскух.

Брезгливый в высшей степени, Мидюшко утешал себя тем, что государственные учреждения, худо-бедно, все же находились под медицинским контролем местных властей. На этот раз ни о каких смазливых блудницах не могло быть и речи. По пути в город Эмиль Карл Келлер рассказал печальную для него фронтовую историю. В расположение армии, где служил лейтенант Келлер, из столицы рейха прилетела похоронить штандартенфюрера СС его супруга — расфранченная высокопоставленная арийка. Пребывая в глубокой скорби, она нашла утешение в постели плешивенького лейтенанта Келлера, а в знак признательности подарила ему жесточайший люэс.

После такого рассказа Мидюшко с отвращением подумал о домах свиданий. Черт с ними, со смазливыми. Коньяк, изысканный стол и разговор с Брандтом о мировых и личных проблемах в какой-то степени компенсируют эту потерю. А говорить с Александром Львовичем после долгого пребывания среди безмозглого сброда стало для Мидюшко потребностью.

Повидаться друзьям не удалось. Из штаба 7-го казачьего полка передали телефонограмму о каком-то ЧП в 624-м батальоне. Обер-лейтенант Блехшмидт распорядился: начальнику штаба Мидюшко немедленно вернуться в расположение батальона и самому расхлебывать кашу, заваренную русскими дураками.

Упоминание, что кашу заварили русские, заставило спешить. Еще в Шепетовке, где под знамя казачьего полка сбивались добровольцы из галахов, босяков, зимогоров, бродяг и всяких других душепродавцев, крайне разобиженных на Советскую власть, посмевшую лишить их права жить разгульно, — еще там предупредили капитана Мидюшко: за поведение русских всецело отвечает он. Имелось в виду, конечно, не поведение в общечеловеческом понятии, но лишь покорность и рвение при исполнении долга, который возлагается великой немецкой нацией на изменивших своей стране русских. И не приведи господь, если станут задирать германских должностных лиц, проходящих службу в казачьем подразделении.

Минуло несколько месяцев, как закончилось комплектование 624-го казачьего батальона, задирать немцев русские даже не пытались. Наоборот — было. Добровольцы покорно сносили плюходействия немецких сослуживцев, утирали кровавые сопли — и на свой шесток. Но Мидюшко знал: выгадючивание над собою кое-кто может и не стерпеть.