«Зимой сорок второго в деревне Сморгонь собрали все население и отправили в деревню Прудино Домниковского сельсовета. Четыре дня держали в холодном сарае, потом вывели к яме, где уже были трупы. Сверху я заметила детей двух и трех лет… Стали стрелять, я упала. Легко раненная, в сумерках выбралась из ямы и ушла к партизанам — в бригаду Марченко…»
«В марте 1943 года жителей деревни Щухвоста согнали в два сарая и сожгли…»
«В колхозе «Вторая пятилетка» стреляли в комсомолку Клавдию Загрещенко, семнадцати лет. Выкололи ей глаза, выломали руки… Убили ее братьев, пятнадцатилетнего Николая и четырнадцатилетнего Василия. Застрелили и двухлетнюю сестренку Марусю…»
«В колхозе «Красный двор» расстреляли 41 человека, среди них Москалевы: Марк — 81 год, Мария — 76 лет. Убита семья Грищенко: Татьяна — 35 лет, Галя — 10 лет, Миша — 8 лет, Гена — 7 лет, Леня — 6 лет, Володя — 4 года…»
«В деревне Марковичи Николаевского сельсовета начальник полиции Станкевич Адам Адамович лично расстрелял жену коммуниста Чжан-Ван фу Варвару. Всего в этом сельсовете расстреляно, сожжено и замучено 607 человек…»
Ковалев подошел к столу Новоселова, положил перед ним только что прочитанное.
— Оторвись ненадолго, познакомься вот с этим.
Юрий взял бумаги, скользнул взглядом по нескольким строчкам. Но и этого было достаточно, чтобы дочитать не отрываясь.
Александр вышагивал по комнате. Просунув руку в прутья оконной решетки, распахнул створки, сел на подоконник и прижег папиросу. Проспект застраивался, там и сям высились журавли подъемных кранов, урчали бетономешалки, сновали автомобили. Наискосок за высоким забором с колючей проволокой поверху и сторожевыми вышками по углам работали пленные немцы. Все верно, все логично… Но как же быть со слоями человеческих тел? Покосился на Новоселова. Тот сидел со сгорбленной спиной, устремив взгляд в одну, только ему видимую точку.
— Юра, ты слышал, конечно, такой термин: культурный слой земли? — обратился к нему Ковалев.
Задумавшийся Новоселов не сразу уловил суть вопроса, откликнулся через паузу:
— Слышал. У археологов, кажется.
— У них. Так именуют они пласты с остатками человеческой деятельности.
— Утиль наших предков?
— Не совсем. Развалины жилищ утилем не назовешь. Правда, мусор, кости, пепел — это так… Ну а кости вот этих? — показал жестом на лежащие перед Юрием бумаги. — Пепел сожженных в заколоченных хатах? Тоже «остатки человеческой деятельности»? Когда при раскопках наши потомки наткнутся на витебские захоронения, какое они употребят выражение? Культурный слой?
— Они скажут — садизм.
Мрачный Ковалев неожиданно чему-то криво усмехнулся.
— Что веселого услышал, начальник группы? — расширил глаза Новоселов.
— Подумалось вот… Писатели, как известно, — деятели культуры. Француз де Сад был писателем. Австриец Захер-Мазох — тоже писатель. А нарицательность их имен…
— Они же не были истязателями, они лишь писали о нечеловеческих пакостях… Кстати, где-то я вычитал, что Гитлер был мазохистом. Доставалось, наверное, бедняжке Еве.
Ковалев не посочувствовал Еве Браун, произнес задумчиво:
— Можно ли забыть все это, вытравить из памяти?
— Нет, Саша, такое у людей каленым железом не вытравишь. Еще древние говорили: когда забывают войну, начинается новая. А кому она нужна?
— Кое-кому нужна, Юра.
— О старой напоминать надо.
— Одними напоминаниями ничего не добьешься.
— Что предложишь?
— Работать надо, — со значением произнес Александр.
— По-ра-бо-таем… — отвлекаясь от всякого тяжкого, протянул Новоселов.
Опираясь на столешницу и спинку стула, сделал стойку. Из кармана посыпалась денежная мелочь. Юрий чертыхнулся, присел, устроившись на собственных пятках, стал собирать и пересчитывать медяшки. Потом объявил:
— Трех копеек не хватает — алтына. Закатился куда-то.
Ковалев, понимая намек, усмехнулся.