Горячее сердце

— Прохор Савватеевич, — трясся Брандт, из рюмки выплескивалось, — ты циник! В чью ты веришь победу?! Английский изучаешь. Может, твоя цель…

— Моя ближайшая цель — выжить, — таинственно улыбаясь, Мидюшко дружески обнял Александра Львовича, предложил: — Давай выпьем за успех твоих сочинений.

Очередной номер «Нового пути» вышел 1 декабря. Ожидаемой статьи друга Мидюшко не обнаружил. Вместо нее вся третья страница, окантованная черной рамкой, обливалась слезами по убиенному Александру Львовичу.

«От рук сталинских наймитов, — писал бургомистр В. Ф. Родько, — погиб выдающийся работник на ниве возрождения родины, интеллектуальный аристократ и человек большого сердца…»

Днями раньше, а точнее — 26 ноября, выпал пушистый, идеально белый снежок. Он нежно поскрипывал под толстыми подошвами ботинок, купленных Брандтом в Германии. Настроение было прекрасным. Александр Львович дружески кивнул патрульному полицейскому, охранявшему покой редакторского дома, пошагал вдоль Кленников. Тихо, пустынно. Он да патрульный. Нет, вон второй полицай. Конопатый, курносый. Снял варежку, снежинки на ладонь ловит. Еще один прохожий с утренней заботой на челе. Приостановился на едва наметившейся тропке, уступил дорогу идущему навстречу Брандту, но тут же окликнул: «Брандт!» Александр Львович обернулся, успел услышать еще два слова: «Тебя предупреждали» — и следом резкий грозовой разряд. Пуля угодила в «большое сердце интеллектуального аристократа».

Стрелял Михаил Стасенко. В его сторону, клацнув затвором, устремился полный отваги патрульный. С тропы, что ближе к забору, товарища подстраховал Петр Наудюнас. Опрометчивый полицейский кувыркнулся, обвалялся в снегу и затих. Конопатый, что ловил снежинки, трезвее оценил обстановку — сразу сиганул за угол. Стасенко и Наудюнас — через забор, где вооруженные гранатами их ждали еще двое из группы подстраховки: Сенька Матусевич и Женя Филимонов.

Ушли тем же путем, каким уходил некогда Константин Егорович Яковлев.

46

Стол в комнате офицерского общежития был накрыт картой Витебской области. На солдатской неказистой тумбочке, где стояла электроплитка, Юрий Новоселов приготовил холостяцкий ужин и вознамерился убрать карту, застелить стол скатертью из развернутого номера «Известий», но Саша Ковалев не позволил.

— Пожуем на подоконнике. Светло, свежо, и мухи не кусают.

Юрий насчет высказанных Сашей преимуществ подоконника сильно сомневался: на улице сумерки, пыльная августовская духота — створки не откроешь. Правда, мухи не кусают, но ползают, изверги, пятнают стекла. Гоняться за ними нет времени. Но возражать товарищу не стал. Карту Саша всегда хочет иметь перед глазами. На ней обозначены Суражские ворота, Ушачская партизанская зона, овалами очерчены названия деревень, по которым прошла в лихую годину орда 624-го казачьего карательного батальона.

Карта у Саши редкостная. Строители, прокладывая траншею через двор разрушенной школы, наткнулись на металлический ящик, обернутый несколькими слоями клеенки со столов школьного буфета. Директор, завуч или кто-то из педагогов спрятал от оккупантов учебные пособия до своего скорого, разумеется, возвращения. Но, видно, не судьба была ему возвратиться.

Захватанные ребячьими руками таблицы Менделеева, муляжи, реторты, старенькие гироскопы и электроскопы, отрытые через много лет, не имели теперь эквивалента стоимости. Их цену нельзя было выразить ни в бумажных, ни в золотых рублях и ни в какой другой валюте, потому что в этом металлическом ящике с незамысловатыми учебными пособиями находилась и частица благородной человеческой души. Десятком карт области, по-видимому, не успели попользоваться. Они были отпечатаны фабрикой Главного управления геодезии и картографии в 1941 году и находились в складской упаковке. Из музея через Свиридович одна из них попала на стол Александра Ковалева.

Если бы рядом с этой картой положить карту послевоенного выпуска, Ковалев не обнаружил бы на ней многих деревень из тех, которые он очертил синим карандашом. Они сожжены карателями дотла.

Коровка, Кашино, Бетская, Вишневая, Латышки, Шелково, Лазовка, Ворожно, Гнилища, Кулаково, Козьянка… И еще, и еще… Какие из них восстановлены, какие заросли бурьяном-самосеянцем? Всем ли сполна воздано за эти пепелища, за насильственно и мучительно-жестоко отнятые жизни?

Есть у ребят крепкие юридические знания, есть, несомненно, и практика сбора доказательств, расследования действий (бездействий тоже!), направленных против интересов государства и его народа. Немало дум передумано о людях, которые по тем или иным причинам оказывались перед лицом закона. Казалось, могли бы выработаться сдержанность в проявлении чувств и профессиональная холодность. Нет же. Они то и дело сталкивались с чем-то таким, от чего душа сотрясалась от необычной боли, удивления и странной оторопи.