Горячие деньги

— Ну, на это убийца, конечно, не рассчитывал.

— А для полиции это только подтвердило их версию. Несколько минут мы обдумывали мои предположения.

— Если все так и произошло, — сказал Вест, — а, по всей видимости, это действительно так, то убийца должен был знать, что вы будете выходить через кухонную дверь примерно в это время.

Малкольм уныло ответил:

— Когда я дома, я всегда в это время выхожу гулять с собаками. Выпускаю их на улицу, завожу обратно, кормлю их, наливаю себе стаканчик. Это давно установившийся распорядок.

— А… э-э… кто-нибудь из вашей семьи знал, когда вы выходите с собаками?

— Я делал это всю жизнь, и всегда в это время, — ответил Малкольм.

После небольшой паузы я сказал:

— Хотел бы я знать все это до того, как нас чуть не сбила та машина в Ньюмаркете. Мы тогда обязательно оповестили бы полицию.

— Я по горло сыт полицией! — снова разбушевался Малкольм. — С тех пор как убили Мойру, я провел десятки часов в обществе этих подозрительных ублюдков! Они мне до смерти надоели. Как только я их вижу, сразу выхожу из себя.

— Они не виноваты, сэр. В большинстве случаев именно мужья убивают своих жен, — сказал Норман Вест. — А у вас, честно говоря, налицо очень основательные мотивы для убийства.

— Кошмар! — сказал Малкольм. — До меня не доходит, как люди могут убивать тех, кого они любили!

— К несчастью, это довольно распространенное явление. — Вест немного помолчал. — Хотите ли вы, сэр, чтобы я продолжал расследование относительно вашей семьи, учитывая, как мало я смог сделать?

— Да, продолжайте, — тяжело сказал Малкольм. — Я попрошу Джойси, чтобы она наказала им всем отвечать на ваши вопросы. Она, похоже, способна убедить их делать все, чего она хочет.

«Скорее, убедить их делать то, чего они все хотят», — подумал я.

Норман Вест убрал записную книжку в карман и подвинулся на краешек кресла, собираясь встать.

— Прежде чем вы уйдете, — сказал я, — думаю, вам интересно будет узнать, что я спрашивал у телефонистки в кембриджской гостинице, звонил ли кто-нибудь, кроме вас, господину Малкольму Пемброку, который жил у них на прошлой неделе. Она сказала, что его спрашивали по крайней мере три раза, двое мужчин и одна женщина. Телефонистка так хорошо запомнила это, потому что ей показалось странным, что никто из абонентов не захотел поговорить с господином Пемброком или что-нибудь передать. Они только хотели знать, живет ли он в гостинице.

— Трое!!! — воскликнул Малкольм.

— Один из них, как мы знаем, господин Вест, — напомнил я. И сказал, обращаясь к Весту: — Учитывая это, не скажете ли вы, кто именно просил вас разыскать моего отца?

Он задумался.

— Я не знаю наверняка, которая госпожа Пемброк меня нанимала. Но… э-э-э… даже если узнаю в ходе расследования, боюсь, сэр, что все равно не смогу вам сообщить.

— Профессиональная этика, — сказал Малкольм, кивнув.

— Я предупреждал вас, сэр, — сказал мне сыщик, — о конфликте интересов.

— Да, конечно. Она уже заплатила вам? И на чеке не было никакого имени?

— Нет, сэр, еще не заплатила.

Он поднялся, и хотя даже отдаленно не напоминал Атланта, казалось, на плечи ему давила не меньшая тяжесть. Он с унылым видом пожал руку мне, потом Малкольму, и сказал, что будет сообщать нам о ходе расследования. Когда он ушел, Малкольм тяжело вздохнул и попросил налить ему еще виски.

— Ты не выпьешь со мной? — спросил он, когда я протянул ему стакан.

— Не хочется.

— Что ты думаешь об этом Весте?

— Староват он для такой работы.

— Ты сам слишком молод. А у него богатый опыт.

— В этом он не сравнится с женщинами семейства Пемброк.

Малкольм иронически улыбнулся.

— А кто сравнится?

Утром мы со всеми мыслимыми удобствами прилетели в Париж. В аэропорту нас встретил шикарный лимузин с водителем. Мы сели в машину и сразу же попали в автомобильную пробку, которая как единый организм с царственной медлительностью двигалась к Лонгшаму.

Французский ипподром, украшенный трепещущими флагами, казалось, с ненасытным аппетитом готов был проглотить tout le monde[3]. Пройти напрямик через зрительские трибуны, где над толпой витали гортанные звуки и тяжелый запах чеснока, было невозможно.

Как выяснилось, к черному лимузину у Малкольма прилагалось приглашение во французский Жокейский клуб, пропуск во все закоулки ипподрома и роскошный обед вместе с совладельцем Блу Кланси, господином Рэмзи Осборном.

Рэмзи Осборн, сияющий joie de vivre[4], сразу привлекавший к себе внимание, оказался необъятных размеров шестидесятилетним американцем, который возвышался над Малкольмом, как башня. Они сразу друг другу понравились и уже через каких-нибудь две минуты стали приятелями.

— Мой сын, Ян, — представил меня Малкольм.

— Приятно познакомиться. Это вы устроили нашу сделку? — Осборн энергично потряс мне руку. Глаза у него были светло-серые, взгляд ясный и открытый. — Сказать по правде, я собираюсь приобрести молоденького жеребчика и кобылку к следующей Классике, и выручка за половину Блу Кланси как раз пойдет на это.

— А если Блу Кланси выиграет Арку? — спросил я.

— Было бы отчего печалиться! — Он повернулся к Малкольму: — Какой у вас осмотрительный сын!