Горячие моторы

Не мог я объяснить его поведение. Ведь не какой-то там желторотый сорвиголова. Он хорошо понимал, что происходит. Ну как можно было вести себя как герой романа, когда враг поливает тебя ураганным огнем из всех видов оружия?! Может, его сбило с толку, что на несколько секунд стрельба утихла? Все верно, он выдвинулся из тыла, но должен же он был видеть, что мы все залегли. Впрочем, какой толк теперь рассуждать – он все равно погиб.

Действия 3-й роты результата не возымели. Когда удалось установить контакт с пехотным полком СС «Дойчланд», подошедшим через лес с севера, исход боя был решен. Батальон собирался на дороге, подъезжали мотоциклы… Одним словом, все выглядело так, как утром. Однако батальон сильно поредел – потери были значительные.

Только теперь, уже сидя за рулем мотоцикла, я заметил, что на фаре машины пробоина от пули – пуля вошла справа, а вышла слева. Где и когда это случилось? Наверное, когда я ехал к командиру. В каком я должен был быть состоянии, если ничего не заметил?

Мы уже давно перестали быть теми развеселыми ребятами, которые пересекли Буг 26 июня 1941 года у Бреста. Постоянное наступление, бесконечная езда, сражения не только с противником, но и с грязью, холодом, дождем и снегом будто выжгли из нас все эмоции. Мы становились равнодушными, порой даже ожесточенными и в отношении к противнику, да и к себе тоже. Поначалу были какие-то надежды. Циркулировали слухи о возвращении нас во Францию. А сейчас мы хохотали, когда кто-нибудь выдвигал такую идею. Мы верили только в жестокую конкретику настоящего. Вера и надежда безвозвратно канули в прошлое! Мальчишки превратились в мужчин, весьма критически относившихся ко всему, что приходилось слышать. Теперь нам уже было непросто навешать лапшу на уши. Невзирая ни на что, мы упорно сражались, в своей убежденности цепляясь за то, что мы – солдаты, и когда-то казалось, что (очень и очень давно) присягнули на верность фюреру.

Не раз мне приходило в голову, что мы терпели все лишения, сносили все тяготы войны единственно потому, чтобы доказать русским, что никогда и ни при каких обстоятельствах не прекратим натиск на них. Что все лишь ради того, чтобы показать им, что мы сильнее их. Это отнюдь не означало, что мы превратились в роботов, в бездушные машины. У каждого глубоко внутри таилось нечто, не позволявшее лишиться рассудка. Каждый своим способом переваривал происходящее. И самым главным было то, что и ты все же освоил нелегкую науку это переваривать!

Движение колонны застопорилось. Вроде был взорван мост. Саперам предстояло выдвинуться вперед и сделать все возможное для восстановления движения. Выставили посты боевого охранения, и все стали искать место, где переспать предстоящую ночь. Ко мне подошел Альберт:

– Пошли со мной. Есть тут блиндаж, там чисто, солома на полу и даже тепло.

Вернер, Бела и я вошли в блиндаж. Водителю Старика мы сообщили, где находимся, на тот случай, если батальон вдруг снимется с места. И вскоре уже сидели на досках в блиндаже. Не видно было ни зги, зато тепло. Мы улеглись и тут же провалились в сон.

– Давайте выбирайтесь, и поскорее! – раздался зычный голос Альберта.

Узкая дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Холод вмиг прогнал сон.

– Чего ты разорался? Можно подумать, конец света наступил! – ворчал Бела, протирая глаза.

Альберт направился к землянке и осторожно встал около входа. Потом что-то забормотал по-русски. Мы чудом сдерживались.

– Нет, у него точно крыша поехала! – негромко произнес Вернер, качая головой.

Я тоже не усматривал логики в действиях Альберта. Заслышав русскую речь, подошли еще человек пять солдат.

– Что это у вас за дела? – поинтересовался незнакомый унтершарфюрер.

– Да так, ничего особенного. Просто вот в этом блиндаже засели человек пять русских.

Мы, разинув рты, смотрели на него. Стало быть, мы час пролежали там бок о бок с противником! А Альберт снова подошел ко входу и стал призывать русских выйти наружу. Те явно не желали. Альберт уговаривал их, как мать уговаривает ребенка прекратить шалить. Внезапно он крикнул:

– Ложись!

Мы шлепнулись на снег, и тут же раздался взрыв гранаты, завизжали осколки.

– Вот же ублюдки! – уже по-немецки рявкнул Альберт.

– Ты поругайся, поругайся на них, только по-русски! – усмехнулся Бела, выглядывая из-за толстенного ствола дерева.

Потом один из подошедших солдат молча показал на печную трубу, торчавшую из крыши блиндажа, неторопливо извлек из голенища гранату и уже собрался дернуть за шнур.

– Да погоди ты! Не спеши! Дай мне все же их уговорить!

Альберт, как я понимаю, доходчиво объяснил русским, что их ждет в случае отказа выйти. Предоставил, так сказать, последний шанс. Ни звука. Иваны даже не пошевелились!

Тут, размашисто шагая, подошел Клингенберг:

– Что это у вас тут за переговоры? Что происходит?

Унтершарфюрер доложил. Старик тряхнул головой:

– И вы, дурачье, так и просидели с ними вместе в этой норе?

– Яволь, гауптштурмфюрер, – в унисон ответили четыре голоса.

– Ладно. Вытащите их оттуда. Киньте им на головы что-нибудь!