Горячие точки

Поздно. Гром гремит беспрерывно – здесь, в горах, он порой без умолку рокочет по пять – семь минут. Уже и банки все заполнили водой, и перелили ее в канистру – она стоит полная, и теперь молча смотрим, как расползается под люком мокрое пятно. Подворачиваем матрацы, забиваясь все дальше в угол. Перепроверяем коробку спичек – не намочить бы. Хотя что они дадут? Подсветку на мгновение, чтобы убедиться, что с предыдущего раза воды в яме стало еще больше?

Не играется, не поется, не разговаривается, не думается. Тупо глядим на дождь.

– Заливает, – говорю охраннику, мокро прибредшему с ужином.

– Ну, дождь сильный.

– Укрыть чем-нибудь люк можно?

– Посмотрю, но, кажется, ничего нет.

Нашел кусок клеенки, положил сверху. Звук дождя стал четче, даже можно определять, когда он сильнее или слабее. Но что толку, если кусок меньше отверстия. Просто вода стекает еще более целенаправленно. Как бы я сейчас поязвил над любителями дождя, если бы это что-нибудь дало. На полу появляется первая лужа.

– Кажется, протекаем, – обнаружил новое несчастье Махмуд.

Зажгли спичку, осветили накат. Бревна не справились со своей задачей: впитав первую влагу и больше не имея сил удерживать воду, уронили капли вниз.

Собираем, подтыкаем под себя вещи. Под воду выставляем спины. Главнее не намочить подушки и матрасы, потом ведь не высушим.

Если надо будет сушить.

Впереди – беспросветная ночь...

12

В плену я полюбил ночи за то, что они не приносят известий. День, когда ловишь каждый шорох и звук, тянется дольше и тоскливее.

А ночью почтальоны не работают и связные не приезжают. Потому интуитивно начал менять свой сон: легче оказалось сидеть в раздумьях до четырех утра, а потом спать.

Нынешнюю ночь любимой не назовешь.

– Заливает, – время от времени сообщаем друг другу случившееся.

Протекала уже вся крыша. Один матрац расползся от воды сразу, второй держался на честном слове. И его на руках, как тяжелобольного, у которого внутри переломаны все кости, переносили из угла в угол, где капало меньше всего. Спички все-таки намокли, и ползали в сплошной темноте и грязи, на ощупь. Но как нельзя в двух метрах укрыться от снарядов, точно так же или еще даже бесполезнее искать сухое местечко. Воды под ногами становилось все больше и больше. Вместе с ней и мы коченели все больше и больше.

Утром нас нашли сидящими на матраце, с накинутыми на головы одеялами. Дно ямы блестело от воды. А сверху все поливало и поливало.

– Живы?

– Пока да. Но завтра – вряд ли.

– Что, Антон Павлович, болеть вздумал? Врачей нету.

– Мы не думаем болеть. Но – заболеем.

– Что, совсем плохо?

– А вы гляньте. – Наглею, конечно, но выхода нет, завтра нас и в самом деле вынесут вперед ногами.

Вверху стали возиться с решеткой, отодвинули ее.

– Отойдите в угол.

Куда отходить! Мы приперты в угол самой жизнью.

К нам опускаются сапоги с ломтями налипшей грязи. Незнакомый боевик оглядывает расползшийся, плавающий в воде матрац, потолок. Вода капает ему на фонарь, и это, наверное, убеждает больше, чем наш вид.

– Промокло. А не должно бы.

Этого мы уже не знаем. Знаю другое: охрану нужно додавливать, слова про будущие болезни – это реальность, а не угроза.

– Переведите куда-нибудь, где не протекает.

– Посмотрим, – ничего не обещает конвоир и исчезает на целый день.

– Землянки у всех одинаковые, они сами, небось, сидят в подобных условиях. – Борис, как всегда, стесняется любых просьб: как же, заставляем людей суетиться, отрываем от дел праведных.

– Тогда давай сидеть дальше, – рекомендую ему, но тоном категоричного недружелюбного возражения.

Чувствую, что не сдержался, но бездействие давит на психику еще больше. Неужели безропотно сидеть и гнить?

Встаю, собираю ватные внутренности, вывалившиеся из лопнувшего живота матраца. Осматриваю накат над собой, щупаю бревна, где мокрее. Начинаю запихивать в щели вату.

– Бесполезно, – усмехается Борис. Натура достаточно тонкая, он почувствовал мой категоричный тон и возвращает шар той же расцветки.

Не спорю. Спор нам не нужен. Нужно чем-то заняться. Ложкой конопачу щели. Надо мной капать перестало. Знаю, что временно, что вата – не тампоны «Тампакс», но их у нас нет и вряд ли подбросят. У нас есть миллиметровая возможность выжить – ее и надо наполнять борьбой.

Махмуд, может быть, впервые не поддержал своего начальника, принялся помогать, отщипывать кусочки ваты. Крутимся на полусогнутых в воде и грязи.

«Тампакс» не «Тампакс», а около часа сидели без грязевых потоков. Движений мало, замерзаем. Приближающаяся ночь, гроза, уже подмокшие закладки, через которые с еще большей силой вскоре прольется вода – все наводит грусть.

Сочувствия дождались от Хозяина. Он появился в новом бушлате, присел:

– Залило?

– Полностью. Может, какие доски есть, уложить хотя бы на воду.

– Да у нас здесь, Николай, особо не разгонишься тоже. Но что-нибудь придумаем.

– Я же говорил, они сами в таких же условиях, – успокоился Борис, дождавшись подтверждения своим словам.