Горячие ветры

– Сколько времени нужно на подготовку обряда венчания? – продолжил гауптман.

– Недели две-три, – ответил батюшка.

Немец недовольно поморщился, но по его лицу было видно, что он согласен.

– Покров уже прошёл, свадьбу играть можно, – встряла Валентина Никаноровна.

Немец поощрительно улыбнулся Валентине Никаноровне: похоже, дело слаживалось.

И он задал последний вопрос:

– С какого возраста у вас можно вступать в брак по светским и церковным законам?

Батюшка встал и твёрдо ответствовал:

– Предельно низкий возраст – пятнадцать лет. До этого периода девушка считается ещё ребёнком.

Ответ немного расстроил капитана. Он побарабанил пальцами по столешнице, а потом вдруг попросил-приказал:

– Принесите мне метрику Любы.

Валентина Никаноровна охнула, но перечить не посмела.

Немец внимательнейшим образом изучил свидетельство о рождении и сказал:

– 10 декабря 1926 года. Значит, свадьбу назначаем на следующий день.

Потом уточнил:

– До этого периода я вашу дочь трогать не буду и даже целовать не буду. Но чтобы она себя блюла.

Батюшка усмехнулся:

– Господин капитан! Где у нас тут молодые-то мужики есть? Так что верна-то она вам будет, раз уже сговорились.

Валентина Никаноровна в страхе посмотрела на батюшку и увидела лукавинку в его глазах. Это еёуспокоило и она только поклонилась немцу.

А тот встал и молча вышел из кухни.

Люба сидела в спальне и горько плакала: её судьба решалась без неё.

Минут через 15 немец вышел из своей комнаты и укрепил на косяке входной двери дощечку с колокольчиком. Один конец длинного шнурка он продел в специальное кольцо, а провел в комнату. Позвал хозяйку и показал ей:

– Я дергаю один раз – ко мне приходите вы. Два раза – Люба. Три раза – ваш маленький сын. Если дергаю четыре раза, вы приходите все вместе. Он зашёл в свою комнату и дернул шнурок. Колокольчик громко зазвонил. На звук вышла Люба, вытирая слёзы. Довольный, Фридрих ушёл к себе в комнату.

Люба приобняла мать за плечи, отвела её на кухню и тихонько прошептала:

– Вот так, мамочка! Ты, знатная колхозница, и я, ученица 7 класса, отличница, стали слугами.

Опять раздался звоночек. Валентина Никаноровна пошла в комнату к немцу, через несколько секунд вышла с потемневшим лицом и яростно зашептала Любе:

– Он требует, чтобы я его мыла. Всего!

Люба застыла в отчаянии. Потом выдавила из себя:

– Мама! Ты же Костика-то купаешь?

Мать тяжко вздохнула и пошла греть воду.

После помывки фашиста Валентина Никаноровна долго не могла успокоиться: это была моральная пытка.

Из-за закрытой двери раздавался храп.

Валентина Никаноровна обиженно прошептала:

– Слава Богу! Уснул, немчура.

Люба в это время прилаживала к двери своей спаленки еще одну щеколду – мало ли что ещёвтемяшится немцу в голову?!

В пять утра следующего дня раздался звонок – Фридрих Паульсен требовал к себе Валентину Никаноровну.

Она быстро набросила на себя халат и со спутанными волосами зашла в комнату к немцу. Тот отрывисто приказал:

– Через десять минут я должен кушать, а вечером приду около семи часов.

– Куда же вы, батюшки-светы, Фридрих?

Гауптман значительно посмотрел на неё и ответил:

– Мы будем строить один объект, и я буду там руководить.

Валентина Никаноровна деланно выказала ему своё восхищение, что очень понравилось немцу. Он решил, что повысил свой авторитет в глазах простой русской крестьянки.

По 6 ноября 1941 года Фридрих уходил очень рано и возвращался уже затемно. Немцы работали как проклятые.

Валентина Никаноровна привыкла к такому режиму дня немца. Смирилась она и с его ежедневными купаниями.

Любу он будто бы не замечал, а малышу иногда давал конфетку или шоколадку.

Костик односложно говорил «данке шен», брал подарок и убегал в комнату к матери.

Фридрих Паульсен смотрел ему вслед и негромко говорил сам себе:

– Ничего, и этого дикарчонка приручим.

Днём 7 ноября 1941 года гауптман вышел из дома в сопровождении трёх солдат. Валентине Никаноровне и её детям приказал на улицу не выходить. Вечером в окно постучала испуганная соседка и сообщила, что в деревне Крюково взорвали три немецкие автомашины, и погибло несколько солдат из шофёрской обслуги и охраны.

Едва соседка ушла, пришёл злой гауптман и сходу спросил:

– Вы ничего не знаете?

Люба ответила ему на немецком языке, что они были дома, как приказал гауптман, а к ним никто не приходил.

Немец подумал-подумал и рассказал о произошедших в Крюково событиях.

– Некоторые ваши жители, Валентина Никаноровна и Люба, не хотят честно служить Германии, их всё равно найдут и расстреляют, а лучше – повесят. Если что-то произойдёт у нас в деревне, то мы расстреляем десять взрослых, а десять детей пошлём в Германию.

Валентина Никаноровна охнула и стала мелко-мелко креститься.

Довольный произведённым эффектом Паульсен снял в коридоре сапоги и в носках прошёл в комнату. Перед тем как закрыть дверь, он кивнул Валентине Никаноровне: мол, помой и почисть сапоги.

Пришлось выполнять приказание.

Режим охраны вокруг деревни Жилино усилился. Как поняла Люба, объект достраивали, а потому немцы не хотели излишней огласки.