Горячка

Какое-то время я чувствовал в ушах вату, но потом услышал. Издали и повсюду вокруг, со стороны берега и по бокам — шелесты и шуршание. Первопроходцы уже входили на территорию побоища, где выжившие пожирали останки. Привлеченные отзвуками побоища и тоннами свежего мяса, крокодилы прибывали сотнями. Отчаявшийся Пауло опустил голову. Все его запасы динамита закончились, впрочем, тут не хватило бы и сотен килограммов.

— В заднице я их видал, — повторял он себе под носом. — В заднице…

Холодный и мертвенный свет полной луны наново залил округу. И после этого началась настоящая ночь — долгая, переполненная страхом и отвращением к тому, что происходило ниже. Холодный ветер пронзал нас до самых костей; мы стыли на своих жердочках-ветвях, а каждое движение требовало напряженного внимания.

Людоеды под нашими ногами клубились сотнями, занятые своей чудовищной обжираловкой. Монтань погасил фонарь, луч которого начал слабеть. Впрочем, мы и сами не хотели ничего видеть. Зато нам было слышно доносящееся из самого центра оргии жевание, чвакание мяса и треск переламываемых костей… Нас охватывала отвратительная вонь болота и мяса, которая вскоре сделалась совершенно невыносимой. Дышать можно было только ртом. Пауло вообще заткнул нос какой-то тряпкой.

Ветка больно впилась в тело. Рука, которой я обнимал дремлющую, отупевшую Малышку, отнялась и болела. Маленькая бедняжка, она все еще получала удары судьбы. Каким же нужно было быть придурком, чтобы притащить ее сюда…

Монтань снял свою повязку и пытался хоть чем-нибудь заняться.

— Поспать не желаешь? Я могу тебя подержать, — предложил я.

— Нет. Как только закрываю глаза, начинаю лучше слышать, и тогда мне рыгать хочется. И что дальше?

— На рассвете! — вмешался Пауло. — На рассвете все это кончится. Тогда им захочется поваляться на солнце. А мы как-нибудь найдем способ добраться до пироги и смыться отсюда.

— Сколько может быть времени?

— Не знаю. Третий час?… Самая средина ночи, до рассвета еще далеко. Господи, как болит жопа!

Минуты шли одна за другой, каждая все более тяжкая для мышц и нервов. Меня буквально разрывало желание двигаться, бегать, скакать, броситься на эти чудовища, прорубить себе путь мачете; даже если на полпути меня схватят и слопают живьем, черт с ним! главное — иметь возможность двигаться! Сама по себе опасность меня бы не остановила. Но меня замораживала сама мысль о чудовищном побоище там, внизу, о жадном чавкании этой сволочни. Закончить жизнь там, среди них? Над этим следовало подумать. Ничего, до рассвета это могло подождать. Вот тогда, если что-то пойдет не так, выдумаю, чтобы как-то пробраться к пироге.

Я пытался сконцентрироваться на возможных трассах отхода и конечных хитростях, обеспечивающих всем максимальную безопасность, а еще я размышлял над тем, на случай настоящей катастрофы, как спастись самому. Все это занимало мои мысли и помогало хоть как-то сносить течение событий.

Мне было видно, как Пауло, в темноте, осматривает поле боя, оценивает расстояния и интенсивно размышляет: он делал то же самое, что и я.

В конце концов, небо посветлело. Наступал новый день, неся с собой надежду. К нашему неописуемому облегчению, оказалось, что вся орда крокодилов отступает. Мы поняли, что большинство чудищ направляется в сторону реки. Все они были жирные, громадные, длинные как древесные стволы, минимум в пять, а чаще всего — в семь-восемь метров.

— Что, убираются? Уходят? Нет, ты мне скажи, уходят?

— Да. В этом нет сомнений. Возвращаются в реку.

Побоище опустело. Если не считать ям в земле и тысяч следов ползания — после массового убийства и пиршества ничего не осталось. Зато рептилии начали накапливаться на берегу. Сначала один скользнул в воду, затем другой. И вот они уже убираются все и со всех сторон.

Из моей груди вырвался вздох облегчения. Гады! Как же они нас достали!

— О! Глянь! Лилипутик!

Монтань показывал пальцем на отдаленную метров на сто от нас человеческую фигурку возле дерева, с которого она как раз спустилась. Ползущие неподалеку, метрах в двадцати, крокодилы не обращали на нее ни малейшего внимания. Наш проводник долго осматривался по сторонам, после чего пустился бегом к реке.

— Что он вытворяет? — буркнул Пауло. — Мы здесь! Эй, великан! Иди к нам!

Лилипут бежал, что было сил в маленьких ножках, выгнув торс назад. Вдруг он свернул, чтобы обежать место, где собрались крокодилы, и исчез чуть далее, уже на берегу.

— Он что, хочет зайти их сзади, что ли? Это сынок! Так дурацки ведет только сынок. Выходит, ночью погиб папаша… Гляди, есть!

Пигмей остановился на берегу, возле нашей пироги.

— Черт подери, что он творит!?

Тот бросился вперед, по колени в воде, держа привязанную к носу пироги веревку в руке, после чего забрался в лодку. В два прыжка он оказался возле двигателя, в то время как пирога поплыла по течению. По массе крокодилов как бы прошел импульс новой энергии. Десятки тварей, ожидавшие на берегу, вдруг вошли в воду своими неспешными, змеиными движениями. А удлиненных тел, которые уже клубились в воде — невозможно было и сосчитать.